Эрин Уатт - Одна маленькая вещь

– Да, вероятно, ты права: не стал бы. – Он на минуту опускает голову, а когда поднимает взгляд, улыбки уже нет, но есть что-то теплое, отчего я вся дрожу. – Приятно, что я не один.

Дрожь становится сильнее. Я впиваюсь пальцами в руль, лишь бы не сделать никакой глупости.

– Никто не должен быть один.

Повисает еще одна неловкая пауза. Он сует руки глубже в карманы и ковыряет асфальт носком ботинка. Я стискиваю искусственную кожу руля так сильно, что на ладонях, наверное, останутся следы от швов.

– Как дела дома? – наконец спрашивает он.

– Нормально, – вру я. Не могу же я рассказать, что родители сходят с ума после этой истории в школе, что они снова сняли мою дверь и что я позорно сбежала после одной из худших ссор, какие у нас случались. Он будет чувствовать себя виноватым и никогда больше не заговорит со мной. А к такому я не готова.

– А у тебя?

– Были дни и получше, – признается он. – Мэр не слишком доволен. Из-за этого инцидента у меня в личном деле появится отметка, и, если их накопится три, меня исключат из школы.

– Что? Это нелепо! – Я снова злюсь. – Ты невиновен!

– Они не знают этого наверняка. У полиции недостаточно оснований для моего ареста, но в школе работают другие правила. – Он пожимает плечами, все еще держа руки в карманах.

– Чушь собачья!

– Не думай об этом, – советует он. – Я буду стараться избегать неприятностей, и в конце концов это все станет неважным.

– А как насчет Троя и Джеффа?

Он снова пожимает плечами.

– Буду держаться от них подальше.

– Ты держался от них подальше с начала занятий. Это они постоянно встают у тебя на пути.

– Может быть, и так, но лучший способ избавиться от задир – игнорировать их. Знаю это из личного опыта. – Он делает ударение на слове «личный» , и я понимаю, что он говорит о времени, проведенном в колонии.

Рейчел верила в справедливость. Пока арбитр судил игру честно, она принимала любой счет, даже если он был не в ее пользу.

– Он никому не подсуживал, – однажды сказала она после игры. – Большего и желать не стоит.

Я думаю, она сказала бы, что Чейза уже наказали и что мы должны оставить это позади. Но мне интересно, сможем ли мы, все мы.

Я спрашиваю его:

– Как думаешь, мы: ты, я, мои родители, твои родители, ребята в школе… – кто-нибудь из нас сможет оставить позади то, что случилось с Рейчел?

Чейз делает глубокий вздох и размышляет об этом. Мне нравится, что он не отвечает сразу.

– Часть меня желает этого, но другая верит, что так поступать неправильно. Не думаю, что забуду то, что сделал. Если это значит, что ко мне будут цепляться в школе или я не смогу в будущем получить работу, буду в чем-то ограничен, я не стану роптать. Я забрал чужую жизнь. Рейчел никогда не сможет пойти на выпускной бал или снова сидеть на занятиях. – Он замолкает и смотрит в сторону.

Слезы заполняют мои глаза, я моргаю как сумасшедшая, чтобы не дать им пролиться. Когда взгляд Чейза возвращается ко мне, его глаза тоже влажные.

– Значит, мы не можем быть друзьями, а это принять трудно. – Он расплывается в своей убийственной полуулыбке и. хлопает рукой по крыше моей машины. – Тебе, наверное, стоит поехать домой. Увидимся позже.

С этими словами он уходит.

Поверить не могу.

– Трус, – бормочу я еле слышно.

Завожу машину и еду домой. Не могу сказать, что помню дорогу назад. Я способна думать лишь о его словах и той горечи и сладости, что смешались в них.

У задней двери я прислоняюсь лбом к стене. Не знаю, готова ли войти. На самом деле я немного напугана. Непохоже, что родители кричали друг на друга, но, возможно, они ждут моего возвращения, чтобы поорать на меня. Может, они стоят за дверью, поджидая меня, готовые к битве. Но я не хочу драться. Правда не хочу. Десять минут с Чейзом – и его непробиваемое хладнокровие размягчило меня. Нет никаких сомнений: родители пересекли черту. Но если я буду орать как сумасшедшая или убегать, это мне ничего не даст. Мы должны примириться. Я знаю это. Просто… слишком устала, чтобы слушать громкие обвинения, которые будут предшествовать примирению.

Тем не менее я вхожу и не слышу ни звука. Меня встречают мрачная тишина и убийственный взгляд отца. Он маячит в дверях кухни. От его вида колени начинают дрожать. Он поднимает телефон, и даже с расстояния пяти футов я вижу, что экран показывает меня. На нем отображается карта с зеленой точкой.

– Папа… – начинаю я, запинаясь.

Он поднимает руку, показывая, чтобы я замолчала.

Я послушно повинуюсь.

Едва сдерживаемая ярость звучит в его голосе, когда он наконец говорит:

– Держись подальше от Чарльза Доннели – или я посажу его обратно в тюрьму.

На следующее утро Скарлетт вылавливает меня у шкафчика раньше, чем я успеваю его открыть.

– У меня сейчас нет сил драться, – сразу же говорю я, и мы обе слышим усталость в моем голосе.

Прошлой ночью я не сомкнула глаз. Просто лежала в постели, думая о Чейзе и об отцовской угрозе. Не знаю, выполнит ли он ее, но он может быть изобретателен, когда ему это нужно.

– Я не хочу драться, – ровно отвечает Скарлетт.

– Хорошо.

– Хорошо, – отзывается она.

Я мягко отстраняю ее, чтобы открыть шкафчик. Стоя к ней спиной, я беру с верхней полки свой учебник по расчетам.

– Ну давай, скажи это.

– Сказать что?

– Что я ужасный человек, потому что защищала его вчера, – упрямо продолжаю стоять к ней спиной.

Слышу мягкий вздох, а потом чувствую маленькую прохладную ладонь на своем плече. Я замираю, но прикосновение Скарлетт успокаивающее, не агрессивное.

– Я понимаю, почему ты поступила так.

Я быстро поворачиваюсь к ней.

– Правда?

Она поправляет свои каштановые волосы, перекидывая их через одно плечо. Она выпрямила их сегодня утюжком. Не знаю, нравится ли мне это. Люблю ее большие, пышные локоны. Ей и самой они нравятся. Скарлетт всегда говорила, что предпочитает локоны прямым прядям.

– Да, – говорит она, кивая. – Он для тебя – спасение. Как те собаки из приюта, которых ты так любишь. Ты пытаешься вести себя, будто вся такая крутая, но я знаю, что внутри ты мягкая и ранимая. Ты плачешь, когда никто не видит. Но…

Я знала, что будет это «но».

– Он не животное. Он не какая-то обиженная собачка, которой нужно немного любви, чтоб она снова начала доверять людям. Или какой-нибудь злобный кот, который шипит на тебя, но, как только почешешь его за ушком, начинает мурчать. Он преступник . Он угнал машину и сбил человека. Ты не должна забывать об этом, Ли… Бэт.

– Думаешь, я забыла? – спрашиваю я с сомнением. – Боже, я думаю об этом двадцать раз на дню: о том, что хожу в школу с тем, кто сбил Рейчел.

Думаю о том, что я потеряла девственность с этим парнем.