Барбара Майклз - Тени старого дома

Я закончила «А тогда не было никого» и выбрала «Яму». Были годы, когда я читала таинственные истории и популярные романы. Когда же я решила обратиться к серьезной литературе, мой критический глаз не нашел ничего интересней Томаса Гарди. Теперь я почувствовала обеспокоенность, словно находилась в какой-то криминогенной обстановке, поэтому тайком притащила в свою комнату груду книг Агаты Кристи. Книги были невыразительны. Приукрашенное поверхностное описание, безжизненные персонажи, неестественная интрига. Почему тогда, о критиканка, ты так наслаждаешься этими книгами?

Между тем я уже прочла половину «Ямы» и знала, что не усну, пока не выясню, кто это совершил. Я не слышала, когда Кевин поднялся наверх – стены были слишком толстыми, но я обнаружила его присутствие в его комнате по звукам, доносящимся из открытого окна. Высокая балюстрада балкона, должно быть, вела себя, как акустическая труба, усиливающая и выталкивающая малейшие шумы.

Я закончила книгу и погасила свет. Кевин, очевидно, уже лег. Из его комнаты ничего не было слышно. Я предпочла бы последовать его примеру, но смешанное чувство любопытства и долга удерживало меня от этого. Мелкими кошачьими шагами я подошла к окну и отдернула занавеску.

Луны не было, но ночь не была темной. Из соображений безопасности освещение снаружи оставалось гореть и тяжелая масса дома казалась прижимающейся к земле в световом пространстве. Синева отраженного света слева от меня выдавала плавательный бассейн. Вопреки намерениям зажженные огни делали дом более уязвимым. Теперь я видела, почему родители Кевина не хотели оставлять его пустым.

Я представила себе Кевина, тайком ведущего женщину через залитую светом лужайку или через освещенное светом окно. Ему пришлось бы отключить охранную сигнализацию и не забыть включить ее снова после ухода посетительницы. С тех пор как приехала Би, мы очень тщательно за этим следили. Переполненная чувством ответственности, она настаивала, чтобы Кевин всегда включал сигнализацию, когда запирал на ночь двери. Она обычно отключала ее сама, поскольку была первой, кто спускался вниз из спальни, поэтому непременно должна была заметить наличие промахов в заведенном порядке. Очевидно, что такой замысел Кевина был бы абсурден, невероятно сложен в осуществлении, а главное – не нужен. Если бы Кевин захотел поразвлечься с местной нимфой, то нашел бы более простую возможность. Я представила себе племянницу доктора Гарста, крадущуюся среди кустов и взбирающуюся по лозе на балкон Кевина – Ромео и Джульетта наоборот. Я размышляла об этой чарующей сцене, когда услышала шум.

Возможно, я не услышала бы его, если бы лежала в постели, укрывшись одеялом. Двери в этом доме не скрипели. Все, что мне удалось уловить, – щелканье ручки двери, поворачивающейся и возвращающейся в исходное положение. Я уверила себя, что Кевин, возможно, сошел вниз перекусить или за книгой. Но потом послышались другие шумы, и моя стройная основательная гипотеза, опирающаяся на здравый смысл, рухнула.

Я не опишу всего в деталях, но домыслы Би не были преувеличены. Невозможно было предположить ничего, кроме того, что предположила она.

Слышно было два голоса.

Бормочущий тон нежно любящей девушки был ясным и утонченным, напоминающим пение пианиссимо. Девушки, а не женщины. Тембр голоса был нежным, почти детским. Теперь я знала, почему Би воспользовалась именно теми словами, которые выбрала. Там было одушевленное существо, к которому применимо слово «кто». К голосу добавлялось сильное ощущение ее присутствия.

Не успели еще вздохи и нежное дыхание достигнуть своего кульминационного момента, как я почувствовала, что стою, вцепившись в складку занавески судорожно сжатой рукой, и мое собственное дыхание значительно участилось. Бедная Би! Я была к ней несправедлива и теперь разделяла ее стыд. Не потому, что то, что я слышала, внушало мне отвращение – это было не так, это было красиво. А из-за того, что я очутилась в роли соглядатая или, точнее, подслушивателя.

Наконец – это звучит отвратительным фарсом – я услышала скрип пружин кровати. Запоздало поняв, что это означает, я промчалась через комнату с неуемным желанием приоткрыть дверь настолько широко, чтобы можно было выглянуть наружу.

Огни в холле всегда оставлялись на ночь. Они были неяркими и затемненными, такими, чтобы предотвратить несчастные случаи и отпугнуть воров. Вначале я не увидела ничего, кроме узкого дугообразного коридора, теряющегося в темноте в его дальнем конце. Затем дверь Кевина отворилась.

Он стоял обнаженный, и его тело было так красиво, что у меня перехватило дыхание. Казалось, я вижу одну из классических мраморных статуй Древней Греции, оживший Дорифор, но только из смуглой плоти взамен белого камня, отливающей слабым блеском пота, наподобие тел атлетов, натертых маслом. Он стоял вполоборота ко мне. Всем весом он опирался на одну ногу. Одна рука его висела сбоку, другая была поднята, ладонь вытянута, как будто бы он касался чего-то невидимого для меня. Поза его была подобна статуям Поликлета, но в лице не было спокойствия копьеметателя. Губы его были изогнуты в мягкой сдержанной улыбке, глаза сфокусированы на чем-то... чем-то близком к нему, несколькими дюймами ниже и несколькими дюймами дальше.

Я ничего не видела. Но я поняла: в какой-то момент это что-то стало уходить прочь. Глаза Кевина провожали его. Его тело развернулось, подобно стрелке компаса, указывающей на север.

В темных частях коридора появилось слабое свечение. «Фигура без формы, тень без цвета, парализующая сила без движения...» Но это двигалось, медленно дрейфуя в сторону темноты. Затем неясные очертания, меняясь, стали выкристаллизовываться во что-то прозрачно-белое, закручивающееся, подобно клокам облака, увенчанное золотистым мерцанием. В следующий момент оно стало узнаваемым. Я не стала ждать. Мягко и бесшумно я закрыла дверь. Мягко и бесшумно я пересекла комнату и успела юркнуть в постель, прежде чем начала трястись. Дрожь моя нарастала, я ощущала холод в костях и теплый воздух этой летней ночи.

На следующий день Би должна была поехать с Роджером осматривать достопримечательности. Они собирались уехать рано.

Я помню, что проснулась с глубокой благодарственной молитвой. У меня было пять или шесть часов для того, чтобы разобраться, что я должна ей сказать.

Может показаться смешным, что после того, как я стала свидетельницей того, как весь осязаемый мир перевернулся вверх тормашками, меня больше всего волновал вопрос: что сказать Би? Но в действительности это был непростой вопрос. Если бы в это была вовлечена я одна, я могла бы уговорить себя, что ничего необычного не случилось. Психоанализ и современный скептицизм дают нам обильный материал на эту тему и уверяют нас, что тут практически все нормально. Даже экспромтом я могла бы дать несколько четких объяснений тем двум голосам, которые, как мне казалось, я слышала. Но Би слышала их тоже.