Элейн Каннингем - Сильвия. Синтия

— Вы же тогда сами были совсем молоденькая, правильно?

— Ну конечно. Всего двадцать лет мне было, в таком возрасте все запоминаешь, все остро чувствуешь. Стало быть, подошла я к Сильвии сама, спрашиваю…

— Да, мэм, я здесь в первый раз.

— Тебе какая-нибудь книжка нужна?

— Да.

— Для школы?

— Нет, не для школы.

— Сама хочешь почитать? Так тебе читать нравится?

— Очень нравится.

— А какие книжки больше всего нравятся?

— Вообще книжки. Любые.

— Но, может быть, тебе какая-нибудь особенная нужна?

— Ага.

— Название помнишь?

— Нет.

— А как фамилия автора?

— Не знаю.

— Ты, наверное, у нас в библиотеке эту книжку видела?

— Нет, не видела.

— Ну, про что книжка-то? Про какое событие?

— Там про красивую леди.

— Ты у кого-то ее видела, эту книжку?

— Нет, просто дайте мне книжку про красивую леди.

Вот так, — сказала Ирма, — ей просто нужна была книжка про красивую леди. Ну что тут поделаешь? Я же была молодая, только работать начала, энтузиазма хоть отбавляй. И я дала Сильвии «Гордость и предубеждение» [3] Роман выдающейся английской писательницы Джейн Остен (1775–1817). .

— А она прочла?

— Да, прочла и почти все поняла. Для нее это было нечто вроде сказки. Мистер Беннет ей показался таким замечательным. Видите ли, ровно за неделю до того, как она к нам пришла, ее изнасиловал собственный отец. Я об этом, конечно, гораздо позже узнала.

— Да быть не может, перестаньте.

— Все было именно так.

— Не верю.

— Послушайте, Алан, я сижу у себя в библиотеке, ничего толком не вижу, но вы-то, должно быть, много чего пережили. Такие вещи случаются. Неужели не знаете?

— Случаются, наверное. А как вы узнали?

— Не сразу, конечно, только через год. А вы как думаете, я бы выделила Сильвию, если бы она походила на тысячи других, кто приходит к нам в библиотеку?

— Никто не говорит, что она, как все, Ирма.

— И все равно вы не верите, что это ваша Сильвия?

— Сам не знаю, — сказал я, — Сидим мы с вами и словно связываем с разных концов чью-то биографию. Мне очень хочется, чтобы концы соединились, разве вы не понимаете? У меня никогда еще такого трудного задания не было, наверное, никогда и не будет. И мне нужно с ним справиться. Знаете, Ирма, слишком редко бывает, чтобы мне поручали что-то настоящее и платили по-настоящему.

— А вы-то сами откуда родом?

— Из Чикаго. Родился там, там и детство прошло.

— Хороший город, мистер Маклин?

— Не особенно. Да перестаньте вы, в самом деле. Никак не осознаете, что я пригласил вас на ужин, потому что вы мне нравитесь, потому что вы красивая.

— Вовсе не я вам нужна, мистер Маклин. Вот уж сколько мы тут в ресторане сидим, а вы обо мне и не вспомнили ни разу. Из-за этого чувство у меня такое… такое… в общем, лучше без всяких чувств.

— А что вам не нравится? Что я вас нахожу красивой?

— Ну вот опять! — воскликнула она, чуть не плача. — Ну зачем вам это? Я все про себя знаю, и мне хорошо. Справлялась как-то. И дальше справлюсь.

— Вот что, Ирма, — сказал я, — за долгое время это у меня первый хороший вечер, и хороший он потому, что вы со мной. Мне не одиноко, вам тоже, и пусть даже все скоро кончится. Неужели это плохо? Вам же необязательно мне нежности говорить.

Минуту-другую мы сидели молча. Тарелки были пусты; принесли кофе и мы, уткнувшись в чашки, старались не смотреть друг на друга. Потом я спросил, не заказать ли бренди. Она кивнула, не отрывая взгляда от чашки. Спросил, какой ей бренди, она помотала головой. Тогда я позвал официанта, велел принести два коньяка, а про себя подумал: «Черт с ним, с этим мистером Саммерсом. За свои поганые деньги он получит больше, чем требуется». Никакого чувства гордости у меня не было. Должно быть, немало людей периодически испытывают словно какое-то озарение, и тогда им кажется, что они замечательные, что человечество чем-то им обязано и так далее, но мне трудно понять такие чувства.

Я вытащил снимки, полученные от Саммерса, и через стол протянул их мисс Олански. «Вот так выглядит Сильвия сегодня», — сказал я. Она взяла фотографии, стала их внимательно рассматривать одну за другой. Наконец, подняла глаза, кивнула.

— Это она.

— Вы уверены?

— Уверена.

— Но вы же ее знали, когда ей было всего одиннадцать.

— Не только. Если бы только тогда, я бы так не сказала. Но мы были знакомы три года, Алан. В последний раз я ее видела, когда ей почти исполнилось четырнадцать, и тут уж не ошибешься. Это Сильвия.

— Сильвия Кароки?

— Да, Сильвия Кароки.

— Какая странная фамилия, Ирма. Венгерская, что ли?

— Отец у нее был венгр. А мать полька.

— Вы про ее отца просто говорить спокойно не можете.

— И правда, не могу, — сказала Ирма.

В тот день, почти через год после их знакомства, девочка сидела в библиотеке до самого закрытия. Потом помогла прибрать на столах, расставить по местам книги. Мисс Олански ей не раз говорила, что напрасно она это делает, есть уборщики на зарплате, а Сильвия в ответ: «Какая же это работа, мне приятно с книгами возиться, читать заглавия и потом на место ставить. Можно я и дальше буду?» Мисс Олански сказала: «Конечно, можно, спасибо за помощь».

Когда мисс Олански вышла из библиотеки, Сильвия стояла у входа и попросила разрешения ее проводить. Был январь, уже стемнело.

— Тебе же, наверное, домой надо? — спросила мисс Олански.

— Нет.

— Тебя что, не ждут?

— Никто не ждет. — На ней был только легонький резиновый дождевик поверх платья.

— Тебе не холодно?

— Не холодно. — А ей было явно холодно. Так и поежилась, говоря, что ей не холодно. — А вы где живете, мисс Олански?

— Отсюда несколько кварталов. Я домой пешком хожу, Сильвия.

Они вместе двинулись к дому, где была квартирка мисс Олански. Старый дом, его чуть подновили и перепланировали, так что получилось четыре квартиры. Та, где жила мисс Олански, состояла из комнаты, служившей спальней, гостиной и столовой одновременно, а также чуланчика-кухни и ванной, где был только душ. Обставила свое жилище мисс Олански очень просто: несколько стульев из клена, диван-кровать, сосновый стол, которые она сама зачищала и полировала, да еще раковина со шкафчиком, заменявшим и гардероб, и буфет. На окнах накрахмаленные кисейные занавески да еще обувной шкаф, выкрашенный в ярко-желтую краску и покрытый бумагой с переводными картинками — так часто декорируют мебель живущие в Пенсильвании потомки голландцев. В комиссионке мисс Олански купила несколько старых металлических подсвечников — не антиквариат, конечно, но все же — и вытертый ковер, на котором, правда, все еще ясно был виден огненный петушиный гребень. Две противоположные стены были белые, на двух других мисс Олански дрожащей от волнения рукой нанесла орнамент лимонного цвета. Малярными работами занималась тоже она сама, и комната сохранила следы заботы, влюбленности, восторга, с каким она украшала собственное обиталище, первое за всю ее жизнь.