Элейн Каннингем - Сильвия. Синтия

— Вам досадно, что лезут в ваши, сугубо ваши дела, так ведь, дорогой мой?

— Я не настолько деликатная натура, — кисло ответил я.

— Ну да! — засмеялся Маллен, — Почему вы отказываетесь от предложения Коена?

— Потому что какой из меня преподаватель!

— А частный детектив, стало быть, хороший? Вот уж не поверю. Уж скажите прямо, что вас изводит мечта о больших деньгах, вы вот смотрите и думаете, а платье-то на ней долларов сто стоило, никак не меньше. Ну и что, вы же не Хейнц, вы и не предполагали, что она окажется замарашкой из ночлежки, поскольку у нее хватает духу писать про то, что вся эта так называемая цивилизация — сплошная ложь и грязь. Вы же ее искали, верно, и вот теперь нашли.

— Вы так уверены?

— Ох, Маклин, смешной вы человек.

Потихоньку гости начали расходиться, и вот уже мы с Сильвией и Маллены остались одни, решив выпить виски на прощанье.

— Как вам наши дети, мисс Вест? — спросил Маллен.

— Очень милые.

— Вот вам маленькое вознаграждение за то, что для всех тайна, — отчего это мы, интеллигентики несчастные, работаем в своих колледжах и получаем гроши. Все-таки и нам жизнь кое-что приятное приготовила. Не то что банкирам, маклерам или частным детективам, а?

— А вы как думаете, Мак? — она повернулась ко мне.

— Ваше здоровье, — сказал я, и мы чокнулись, а потом Маллен заметил, что от меня прямых суждений не добьешься.

— Ладно, тут целый вечер одни прямые суждения сыпались, — пробурчал я.

— Да уж, Маклин, сразу видно, что у вас оба родителя были шотландцы. Понимаете, мисс Вест, вместе с ирландцами шотландцы могли бы весь этот паршивый мир превратить в цветущий сад, да вот беда, ирландцы, к которым я сам принадлежу, чуть не каждый второй алкоголики, а шотландцы уж больно трезвы да расчетливы, вот и разбери, что хуже.

— Ничего, вот подрастут дети, — заметила его жена, — и я с этими разговорами твоими покончу, нечего им головы дурить всеми этими ирландскими штучками.

— Ну, тогда останется одной тебе ими голову дурить.

— Мы так не договаривались, — ответила она совершенно серьезно.

Сильвия, слегка озадаченная, с улыбкой наблюдала за ними. Для нее такое было внове. Она, видимо, думает, что все это мой сценарий, но ничего из сценария не получилось.

— Мне бы хотелось несколько слов сказать вам про стихи, мисс Вест, — начал Маллен.

— Пожалуйста, мне будет очень интересно.

— Всю правду говорить?

— А если нет, какой смысл?

— Но ведь, знаете, иногда лучше, чтобы никакого не было, верно? Вот является ко мне два месяца назад Маклин и с ножом к горлу: хорошие стихи или плохие? — попробуй-ка, скажи. Вы хотели бы стать тонким, все на свете умеющим поэтом, мисс Вест?

— Да.

— Ну тогда у вас слишком большие желания. Вот Хейнц, он в общем-то все достаточно тонко уловил. Вообще он человек намного более проницательный, чем кажется. Ему хочется понять, каким образом вы, так все понимающая, когда смотрите на розу, способны все понять и в том случае, если перед вами эти дымные трущобы, называемые Питсбургом, где вы жили и где в детстве вам нанесли какую-то травму, что не помешало вам тонко почувствовать этот город, вникнуть в него. Вы не подумайте, что я копался в вашем прошлом. Вы мне все сами сказали своей поэзией, только там так много таинственного и столько страха, что этот город выглядит для вас чем-то вроде фетиша, а вы совершенно потеряны среди болезненных символов жестокости и грязи. Но не считаете же вы, что вы одна такая? Ужасно, когда с детьми случается такое, что, видимо, случилось с вами, но еще хуже, когда люди, став взрослыми, не находят в себе мужества оглянуться на свое детство и честно его осознать. А вы смогли, поэтому вы и поэт или станете поэтом, если только по-настоящему захотите.

Сильвия молчала, вся сжавшись и уйдя в себя. Я-то это, в отличие от Малленов, видел, я заметил, как окаменевали мускулы ее лица, как она леденела, точно бы вдруг заболело сердце. Тут и Маллены спохватились, но сказать им было уже нечего, и висело над нами, придавливая все сильнее и сильнее, молчание, пока она не вскочила с кресла и метнулась прочь из дома.

В машине она еле выдавила из себя:

— Мак, зачем, ну зачем вы меня сюда привезли?

— Я вас не заставлял. Вы сами хотели.

— Но вы же знали, чем все кончится.

— Нет, не знал.

— Почему он принялся толковать про Питсбург?

— Но он же просто про стихи говорил и не знал, что это вас ранит.

— Не знал! А обо мне вы подумали? Ему ведь просто надо было мне продемонстрировать, какой он умный. Продемонстрировать, только и всего.

— Можно и так сказать, — согласился я.

— Конечно, а что же еще. И к чему все эти разглагольствования? Я в Питсбурге сроду не была.

Я покачал головой.

— Да, Мак, я там никогда не была. Вы что, не верите?

— Какое это имеет значение?

— Значит, не верите, — Она насупилась. — Считаете, что я вам вру?

— Я же сказал: для меня это не имеет значения.

— А почему, Мак, вам все равно? Допустим, он еще статью напишет и начнет там распространяться про Питсбург и так далее. Напечатает ее в газете, вы представляете, что будет?

— Этого он не сделает.

— Вы так уверены?

— Да, потому что знаю, что он за человек, — утверждал я. — Он ничего такого не сделает, предварительно с вами не поговорив и не получив вашего согласия.

— Так, стало быть, вы считаете, что я вам вру?

— Я этого не говорил. Мне все равно, из Питсбурга вы родом или из Тимбукту. Неужели непонятно? Да это же никого, кроме вас, не касается.

— Идите вы к черту, — прошептала она.

— Не волнуйтесь, прошу вас.

Но она никак не могла успокоиться. Ее так и трясло от страха. Словно загнанное животное, которое сотрясает ужас, уже беспричинный и нерассуждающий.

— Сильвия, — ласково сказал я, — ведь ничего же не случилось. Выкиньте это из головы.

— Мак, съездите к нему завтра и возьмите слово, что он никогда, слышите, никогда ни с кем больше про это не будет говорить.

— А зачем, Сильвия? Он же не маг какой-нибудь. Если бы ему было по силам, чтобы из ваших стихов никто не мог сделать подобных предположений, но ведь он не может, а значит, и другие способны догадаться. Только догадаться, ничего конкретного. И поэтому никакого значения это иметь не должно.

— Но для меня это имеет кое-какое значение.

— Он с первым встречным про это говорить не станет. Уверяю вас.

— Но я не имею отношения к Питсбургу.

— Мне все равно. Я уже говорил вам, все равно.

— Все равно, — она расплакалась, и я подумал, хорошо, что уже ночь и ничего в машине не видно. — Все равно, что о тебе выдумки всякие распространяют, от которых становится тошно. Ну так, зато мне не все равно. Этот человек, о котором мы с вами говорили…