Лорен Ловелл - Отпущение грехов

— Зачем? — спрашиваю я.

— Тебе многому нужно научиться, сынок, — он смеётся, и из его рта вылетает облачко густого дыма. — Мужчины любят власть. У некоторых она есть, а некоторые служат тем, у кого она есть. Она… — он вновь указывает на дверь, — здесь для того, чтобы служить, а эта услуга подразумевает под собой исполнение желаний маленьких больных ублюдков. Усёк?

— Но зачем я должен бить её?

— Потому что её нужно вышколить, — его губы кривятся в усмешке, и он проводит рукой по своей короткой седой бороде. Он наклоняется, и наши лица находятся на одном уровне. — Её нужно сломить. Она должна достигнуть своего болевого порога и перейти через него. Они никогда не знают, сколько боли могут вытерпеть, пока их не подтолкнешь. — Он хватает меня за подбородок, заставляя смотреть прямо в его жестокие глаза. — Она будет плакать, но ты будешь продолжать бить её. Ты слишком мягок, Эзра. Это тест. Не провали его. Сломи. Её.

Мне хочется угодить ему. И у меня нет желания провалить этот тест, поэтому я киваю, отворачиваюсь от него и толкаю дверь. Там, в центре комнаты, расположена кровать с четырьмя столбиками. У изножья стоит девушка, развернутая спиной ко мне. Ее руки вытянуты в разные стороны между столбиками и привязаны к ним за запястья. Волнистые рыжие волосы каскадом спадают на её плечи. Идеальная светлая кожа совершенно чиста. Я делаю шаг в её сторону, и она склоняет голову, потому что так ей велели. Мои глаза пробегают по её спине, по округлому заду, и я ничего не могу поделать с эрекцией, натягивающей мои джинсы. Плечи девушки быстро поднимаются и опускаются из-за участившегося дыхания. Она напугана. Уже очень давно я усвоил, что сочувствие — это слабость, и, наблюдая, как страх пожирает эту девушку, я понимаю, что должен что-то чувствовать к ней. Но нет. Я ничего не чувствую.

Я ничего не чувствую, потому что она проститутка, и это её работа. Я изобью её, и ей заплатят за это. Пустота внутри сменяется отвращением. Я встаю позади неё и пропускаю ремень между пальцами.

Я замахиваюсь. Ремень пронзает воздух с доставляющим удовольствие свистом, а затем опускается со щелчком на идеальную кожу девушки. Её спина искривляется, колени подгибаются, и она кричит. На её теле появляется великолепная розовая линия. Я замахиваюсь снова и снова, и снова. Я продолжаю бить её, охваченный злостью, потому что она проститутка, дешёвая грязная шлюха, и она заслуживает этого. Она хочет этого. И она будет терпеть, потому что в моих руках ремень, в моих руках власть, а она здесь для того, чтобы служить, чтобы ублажать, для того чтобы ею пользовались. Чем больше я бью её, тем сильнее искажается реальность вокруг меня. Эта девушка уже больше не незнакомка, которую я ни разу в глаза не видел; теперь она моя мать — грязная, никчёмная шлюха.

Я уже потерял счёт количеству ударов. Розовая кожа стала красной. По её спине струится кровь, стекает по заднице и капает с бёдер. И вид крови лишь еще сильнее заводит меня. Я бью её до тех пор, пока у меня не устаёт рука, а затем падаю на колени.

Дверь распахивается, и входит Шеймус. Он смотрит на открывшуюся перед ним сцену, его глаза осматривают покалеченное тело девушки. Она потеряла сознание и теперь безжизненно висит между столбиками кровати. Я тяжело дышу и трясусь, на лбу выступил пот.

Шеймус смотрит на меня с безучастным выражением лица.

— Урок номер один: никогда не порть свой товар, потому что без товара у тебя не будет ни клиентов, ни денег, — он кивает в сторону девушки. — Элитные клиенты любят бить девушек, но они не захотят увидеть на них шрамы — свидетельство того, что кто-то уже проделывал это с ними. Имеющие власть мужчины жаждут получить нечто такое, чего никогда не будет у других. Они заплатят за то, что выглядит невинным и нетронутым.

Я усвоил тот урок. Никогда не оставлять шрамы на девушках.

Чарующие всхлипы Марии возвращают меня в реальность. Её тело, словно тряпичная кукла, повисло на наручниках, и я покрепче сжимаю ремень в кулаке.

— Встань прямо! — кричу я. Я умышленно оставлял наручники свободными, чтобы девушкам приходилось держаться самим. Смысл не в боли, а в том, чтобы выдержать её, борясь с инстинктом поддаться ей. Ноги девушки трясутся, когда она старается встать.

— Боль — в твоём сознании, Мария! Прими её. Сопротивляйся ей. — УДАР. — Подчини её себе.

Я наблюдаю за тем, как её ладони оборачиваются вокруг цепей наручников, и она собирается с духом. Я улыбаюсь её упорству и снова замахиваюсь. В этот раз она не дергается. Она принимает удар.

Я бросаю ремень на пол и подхожу ближе, не спуская глаз с красных полос, покрывающих её спину. Эти воспалённые рубцы прекрасны. Её тело сотрясается от рыданий, и она опускает голову на крест. Я обнимаю её рукой за талию.

— Превосходно, Мария. — Моя рука скользит вверх к её груди, и я щипаю её за сосок, одновременно кусая в плечо. Она дрожит, но не смеет пошевелиться. Я подношу ладонь к её шее, медленно оборачивая пальцы вокруг её горла, и легонько нажимаю. У неё перехватывает дыхание, пульс под моими пальцами ускоряется. Моя свободная рука скользит вниз, вдоль её живота, направляясь к промежности.

— Расставь ноги, — рычу я. Она послушно делает то, что сказано, и я тут же вгоняю два пальца в её влажное лоно. С её губ срывается сдавленный стон, и она сжимается вокруг меня. — Посмотри, какая ты мокрая, Мария. В глубине души ты хотела, чтобы тебя избили, чтобы заставили принять это. — Она стонет, и я вытаскиваю пальцы, чтобы вновь толкнуться ими в неё. — Ты хочешь, чтобы тебя поимели.

Я трахаю её пальцами, всё крепче сжимая горло. И сразу же чувствую её панику, когда моя хватка становится настолько сильной, что перекрывает ей доступ воздуха.

— Прими. Это, — требовательно произношу я.

Её тело дрожит, киска сжимается вокруг моих пальцев, и она пытается схватить ртом воздух.

— Не сопротивляйся, — я усиливаю нажим, и она расслабляется, поддаваясь моей хватке. — Хорошо.

Мой большой палец потирает её клитор, и она напрягается. Она запрокидывает голову назад, когда я сжимаю её горло с такой силой, что могу придушить. Но её спина выгибается, и её задница вжимается в мой член. Задыхаясь и постанывая, она сильно кончает.

Когда тело Марии становится обмякшим, я освобождаю её и отступаю назад. Вытащив из кармана платок, я вытираю пальцы, изучая её позу. Склонив голову набок и опираясь на вытянутую руку, она висит на цепях. Так красиво, когда они сдаются. Я оставляю её в комнате одну, задыхающуюся и избитую, висящую на кресте. Кто-нибудь из моих парней выведет её отсюда.

Я выхожу и натыкаюсь на Джонти с сигаретой в зубах, прислонившегося своим массивным телом к стене у двери. У его ног сидит Дэйв, мой доберман, и терпеливо ждёт. Джонти — мой лучший друг, скорее даже, брат. Мы вместе росли, в нас обоих воспитывали безжалостность и умение извлекать выгоду, всегда ставить бизнес и семью превыше всего. Я преуспел в этом мире, где ценятся жестокость и холодный расчёт, но Джонти до сих пор борется со своими моральными принципами. Мы с Джонти вместе владеем клубом, но он привязывается к девочкам, видит в них людей.