Владимир Колычев - Менты таких не трогают

Очень скоро удивление в его взгляде сменилось полным равнодушием ко всему на белом свете. Когда он упал, его глаза уже смотрели в вечность.

— Ты его убил? — с ужасом прошептала Инна.

Прохор склонился над Пушкарем, приложил пальцы к шее и, закрыв ему глаза, проговорил:

— Я его убил.

— Он сам во всем виноват! Ты ушел, а он как с цепи сорвался… Сначала душить стал, а потом пистолет достал… А я думаю, пусть лучше убьет… А он такой сильный, я вырываюсь, а он держит, держит… И что теперь делать? — Инна обомлело смотрела на труп.

— Я его предупреждал, — в тягостном раздумье проговорил Прохор.

— Предупреждал… Я слышала… Я же знала, что ты придешь и спасешь меня.

— Лучше бы мы уехали.

— А он бы потом вернулся. — Инна вдруг засуетилась: — Пойду гляну, вдруг соседи всполошились.

Прохор кивнул. Участки здесь маленькие, возможно, кто-то из соседей слышал выстрел. Как бы в милицию не позвонили.

Она схватила покрывало, торопливо набросила на труп и вышла из дома. Прохор последовал за ней. Сел на скамейку, закурил, крепко затянулся.

— Вроде все спокойно, — присаживаясь рядом через какое-то время, сказала Инна.

— Лопата у тебя есть, — мрачно усмехнулся Прохор.

— А с тем тоже так было?.. Ну, с тем, который без головы?

— Я его не знал… И бандитом не был… Пока у тебя лопату не украл.

— Но ты же вернул.

— Дело не в лопате… Если ты никому ничего не скажешь про Пушкаря, значит, ты со мной заодно.

— А я с тобой заодно! — Она порывисто обняла его.

— Значит, ты такая же, как и я…

— Я хочу быть такой. Я хочу быть с тобой!

Прохор пожал плечами. Теперь Инна от него не отвяжется. И что ему с ней делать? Он же Лиду любит, а с Инной ему ни холодно ни жарко. Никак. Зачем она ему такая?

— Труп закопать надо.

— Можно в яме для компоста.

— Днем копать нельзя, соседи увидят… А в лесу можно и днем, — поднимаясь, сказал Прохор.

— Я с тобой!

Труп они перетащили в кладовку. Переложили на полиэтиленовую пленку, замотали, перенесли. Инна смыла с пола кровь, и они отправились в лес.

Яму вырыли неподалеку от дачного поселка. А с наступлением темноты на тележке привезли труп. Закопали, сровняли землю, засыпали прелыми листьями.

Прохор воткнул лопату в землю, сел на землю, закинул вверх голову, глянул на полную луну. Но волком себя не почувствовал. И выть не захотелось.

— Выпить хочу, — сказал он.

— Ну, я припрятала бутылочку, — улыбнулась Инна.

— Пошли!

За стол на поздний ужин вместе с ними село и похоронное настроение. Прохор поднял стопку за упокой Пушкаря, затем, ничего не говоря, выпил за телохранителей Михея, которые пали от его руки. Помянул и тех двоих, которых убил в мясном цеху на рынке. Затем зашел на второй круг, начав с Пушкаря.

Проснулся он в одной постели с Инной. Она обнимала его сзади, крепко прижимаясь к нему, и дышала ему в ухо. За окном уже рассвело, но Инна, судя по всему, крепко спала. Прохор нахмурился, сделал насилие над гудящей с похмелья головой, но память молчала, не признавалась. Не помнил он, что было у них этой ночью. Может, и не было ничего. Голова тяжелая, тело неподъемное, веки наливались свинцом. Прохор не стал бороться со сном. Потом, все потом…

Часы показывали уже половину одиннадцатого, когда Прохор окончательно проснулся. Инны в постели не было. Он поднялся, оделся, открыл дверь. Шкворчание масла на сковороде слышалось еще на лестнице, а запах жареных сырников наполнил рот слюной. Похмелье не отпускало, но отвращения к еде уже не было.

Инна стояла за плитой в переднике поверх короткого халата. Волосы вымыты, распушены, глаза и губы накрашены, туфли на каблуках.

— Привет! — нежно улыбнулась она.

— Доброе утро, — кивнул он.

— Доброе… С тобой доброе… А без тебя… Я даже не знаю, как жила без тебя…

— Лучше бы ты без меня жила.

— Почему это?

— Без меня, без Пушкаря…

Прохор достал из пачки сигарету, повернул к выходу.

— Курить?! На голодный желудок?!. Нет, сначала за стол.

Инна поставила на стол тарелку с сырниками, блюдце со сгущенкой.

— Ну, не откажусь.

— Ты давай, а я кофе пока сделаю.

— Покрепче.

Прохор наелся, выпил кофе и вышел во двор. Тихо там, спокойно. Как будто и не было никакого Пушкаря. Как будто и на Михея не охотились.

Но Пушкарь был. И Прохора, возможно, уже ищет милиция. Чтобы арестовать за стрельбу возле базы отдыха. И братва ищет. Чтобы убить… Это здесь все спокойно, а где-то кипят страсти. И как бы горячая волна не нахлынула сюда.

Из дома вышла Инна, подсела к нему.

— А я уже в доме убралась.

— И на себя марафет навела.

— Я теперь всегда такой буду! — улыбнулась она и положила голову ему на плечо.

— Мне нужно в душ, — сказал он.

— Да, конечно! — встрепенулась она.

Прохор уже заканчивал мыться, когда в дверь постучали и внутрь проскользнула Инна, держа в руках полотенце. Она подошла к крану, включила воду над головой, а когда она хлынула, это ее лишь рассмешило. И появился повод снять халат.

— Мне холодно, — прижимаясь к нему, сказала она. — Согрей меня! — И крепко обняла его.

И так вдруг стало горячо… И финиш был таким взрывным, ярким…

Из душа Прохор выходил под впечатлением. Он открыл дверь, поднял ногу, чтобы перенести ее через порог, и замер от удивления.

На него смотрел плотного телосложения парень с широким лицом и маленькими раскосыми глазами. Майка-борцовка на нем призвана была подчеркнуть незаурядность мышечной архитектуры. Массивная позолоченная цепь должна была заявить о его претензиях на статус нереально крутого пацана. В опущенной руке он держал пистолет. Вот это уже серьезно.

Прохор закрыл дверь, сгреб Инну в охапку и зажал ее в угол. Если широколицый сейчас откроет огонь, его пули прострелят пустоту. Но потом он возьмет поправку, и шансов у них с Инной не останется… И почему он не взял в душ пистолет?

— Эй, мне Пушкарь нужен! — донеслось с улицы.

— Нет его нигде, — раздался другой незнакомый голос.

— Уехал он, — громко сказал Прохор.

— Куда?

— А зачем он вам?

— Мы за ним приехали, Афоныч сказал… А ты — Прохор?

— Прохор, — сказал он, выходя из кабинки и разглядывая второго качка.

У этого лицо узкое, а глаза большие, круглые. Плечи такие же широкие, мощные, на толстой шее такая же крупная цепь. Но пистолет не в руке, а за поясом.

— А мы тут за Пушкарем приехали, — сказал широколицый.

— Как его зовут? — спросил Прохор.

— Проверяешь?… Витя его зовут. Витя Пушкарев.

— Афоныч, говорите, вас послал?

— Где Пушкарь?

— Откуда я знаю, может, вы михеевские?

— Если бы мы были михеевскими, ты бы сейчас валялся тут с пулей в башке.

— Гаврик меня зовут, — сказал узколицый. И кивнул на своего спутника. — А он — Шуршур.