Анастасия Туманова - Венчание с бесприданницей

– Я, изволите видеть, господина Андрея Львовича Команского дворовая… Кухарка его, Глафира.

– Так вас послал пан Команский?

– Боже сохрани! – С лица Глафиры сбежала краска. – Да если Андрей… Господин Команский узнает только… Христом Богом молю, барыня драгоценная, не говорите ему, что я к вам приходила, не то…

– Не беспокойтесь, я ни слова ему не скажу, – поспешно заверила Вера. – И называйте меня, пожалуйста, Верою Николаевной, мне так привычнее.

– Благодарствую… Да и вы уж мне тогда «ты» говорите, мне тоже привычней станет, – вымученно улыбнулась Глафира, и Вера только сейчас заметила, что совсем недавно она плакала.

– Я постараюсь, – согласилась Вера. – Отчего же вы… Ты хотела меня видеть? И почему такие предосторожности? Может быть, всё же пройдём в дом?

– Ой нет, ради Матери Божьей… Меня-то у вас в доме знают, не дай бог, господину Команскому донесут…

– И что же? В чём несчастье? Пан Команский не позволяет своим людям разговаривать с чужими господами? – улыбнулась Вера.

Глафира только покачала головой, и её тёмные глаза снова наполнились слезами.

– Барыня… Вера Николаевна, вы прежде всего меня простите. Не в своё я дело лезу, ещё как не в своё… И коли Андрей узнает, мне вовсе худо может быть, ведь кто я-то такая? Простая баба крепостная, кухарка… А он ведь мне волю давал! Давал, да я-то не взяла! – с неожиданной гордостью сказала она… И тут Вера всё вспомнила.

– Так ты – та самая Глафира? Жена пана Команского? Это правда?

– Кто?! – одними губами переспросила женщина, и в её расширившихся, мокрых от слёз глазах мелькнул ужас. – Я – жена?! Отродясь не было этого, Вера Николаевна! Да как я и помыслить могу… Как и в голову только взять… Наболтали вам, а николи такого не было! Жила с ним, истинно вам говорю, двенадцать лет жила и сейчас живу, но о дерзости этакой и не помышляла отродясь! В том и крест поцеловать могу! Бабы, змеюки, всякое болтают, а я перед всеми честная! Да сохрани меня господь барину в супруги набиваться! Нешто места своего не знаем?!

– У вас ведь есть дети… – медленно сказала Вера, слово за словом вспоминая последний разговор с Протвиной. – Это правда или тоже сплетни?

– Истинная правда! Двое детишек, Григорий и Савушка, обоих Андрей Львович в частный пансион в Смоленске устроил. И они-то не в крепости, нет! Я до конца дней своих Богу благодарна, что всё для них этак хорошо устроилось…

– Но чего же вы хотите от меня? – Вера с тревогой заметила, что её собеседница едва держится на ногах от волнения.

Вдвоём, оглядываясь, как разбойники, они вошли в беседку в глубине аллеи.

Едва оказавшись на почерневшей скамье, Глафира не выдержала и расплакалась. Она плакала тихо, сдавленно, смахивая слёзы углом шали и беспрестанно повторяя: «Ох, грех какой… Ох, сейчас, сейчас, простите, барыня…» Вера не старалась успокоить её, по опыту зная, что от утешений может быть только хуже. Она смотрела через плечо Глафиры на темнеющий сад, на ветви дубов, раскачивающихся над едва заметной в сумерках дорожкой, и машинально стягивала на плечах накидку.

– Вы меня, Христа ради, простите, барыня, что я к вам явиться насмелилась… – Глафира наконец слегка успокоилась и подняла на Веру мокрые глаза. – Видит Бог, я вторую неделю храбрости набираюсь. Да вас ещё одну и не застать… Спасибо, люди добрые рассказали, что вы в этой аллее по вечерам моциён совершаете, так я и решилась… Барыня, голубушка, Андрей Львович ведь вам предложение сделал? Замуж вы за него выходите?

Было заметно, как она старается держаться спокойно. Но в чёрных глазах женщины стояло такое отчаяние, столько смятения было в её стиснутых у груди, перевитых некрасивыми сизыми жилами, растрескавшихся руках, что Вера почувствовала, что у неё самой тоже сжимается сердце.

– Глафира, я не знаю, что тебе сказал Андрей Львович о своих намерениях… Но я не приняла никакого решения. И уж, во всяком случае, не давала своего согласия.

По впалым, смуглым щекам Глафиры снова побежали слёзы.

– Барыня, я ведь николи в жизни к вам бы не пришла, – сорвавшимся на шёпот голосом призналась она. – Потому – кто я есть, чтобы промеж господ встромляться? Я – дело обычное, житейское, у кого из бар этакого-то нету?.. Только люди говорят, что бобовинская барыня молодая – хорошая, добрая… И с людьми всегда милостива, и за три года ни один ейный человек на конюшне дран не был, а при покойном князе-то – ух!.. И Трофиму Зосимову с дочкой вы волю дали, а какая другая бы озаботилась? Я потому лишь и смелости набралась…

– Глафира, ты очень любишь Андрея Львовича? – напрямик, перебив эти бессвязные речи, спросила Вера. – Ты не хочешь, чтобы он женился на мне?

Мгновение Глафира потрясённо молчала: её лицо сделалось из смуглого бледно-серым. Затем шёпотом сказала:

– Да моё ли дело, барыня, хотеть или не хотеть? Андрей Львович и так мне много милостей делал. Хватит с меня и того, что он детей наших с ним своими признал, учиться отправил… Другие-то разве этак сделают? Вы погляньте, у всех соседей незаконные детишки так по двору и шныряют, и кто о них думает? Дворня – она дворня и есть, дело обычное…

Как ни старалась Вера держаться спокойно, гримаса брезгливости скользнула по её лицу, и Глафира испуганно умолкла. Чуть погодя робко заговорила вновь:

– Вы меня, барыня, ради Христа, простите, дуру, ежели я что не так говорю. Но ведь это истинно так, при дедах наших и отцах такое же было, и мы роптать не приучены. Андрей Львович и мне собрался вольную дать да денег… Да письмо какому-то приятелю своему в Бельск, кухарка-то я хорошая…

– Вот как, он уже сказал тебе, что женится?! – поразилась Вера. Глафира собралась ответить, но не смогла: слёзы снова хлынули у неё из глаз.

– Кабы вы, барыня, знали… Кабы только знали… – сбивчивым шёпотом говорила она, силясь унять рыдания и не в силах справиться с собой. – Я ведь и впрямь их любила, Андрея Львовича-то… Истинно любила, а не потому, что они – барин и его воле покоряться должно… Мне и семнадцати не было, когда он меня в девичьей приметил… И сразу же к себе в горницу взял… Молодые они тогда были, озорные… Всё мне стихи читали, про печальную свечу какую-то да про ручьи… Да ещё что-то смешное да этакое срамное, что и не выговорить… Про царя Никиту… Я уж чуть не плачу, говорю ему: Андрюша, да что ж ты, греховодник, мне толкуешь, срам-то какой! Нешто господа этакое сочиняют, нипочём не поверю! А он хохочет, заливается… Вечерами мы с ним на речку ходили, да Андрей Львович меня до самой воды на руках нёс. А в саду-то сколько сиживали, а яблоки собирали… Да что тут… Ведь и грамоте выучил меня, терпенья хватило! Я-то, дура, счастливая бегала, а уж как меня стращали девки-то! Вот, говорили, погоди, остынет к тебе барин, наплачешься! А он не остывает да не остывает… Вот истинный вам крест – чуть не женился на мне!