Ульяна Соболева - Восемь. Знак бесконечности

– Где они?

– На флешке, там в кармане, на моих ключах от мота. Вы ведь не посадите меня? Я никого не шантажировал. Я не успел, понимаете? Отпустите меня. А что? Верка что-то натворила?

– Бероева мертва. Ее убили несколько недель назад, Спарки.

Парень грязно выругался.

– Это не я. Вы же не повесите это на меня. Боже. Я просто торчок. Я не убийца! Я даже не трахал их.

– Конечно не трахал, после той дряни, что ты нюхаешь, у тебя элементарно не стоит.

Стефани подала флешку Алексу, и тот вставил ее в компьютер.

– Ох ни хрена ж себе? Стеф, отвернись это для совершеннолетних.

Стеф фыркнула, а Алекс подался вперед, увеличивая картинку.

– Знакомые лица. Узнаешь сученышей?

– А то! Сынишка директора школы и брат Данте Марини. Так вот как развлекается школьная элита.

– Задержать обоих. Это мотив! И бухгалтерию школы ограбил кто-то из них. Их шантажировали этими снимками.

– Это не я! – заскулил Спарки.

– Уведи его, Стефани. Пусть оформят на принудительное лечение.

– Не-еет. Не надо! Я не хочу! Не надо в психушку.

– Кого это волнует? Потом спасибо скажешь!

– Нет-нет. Я вам еще что-то расскажу, только не надо заведения.

– Что еще?

– Парни на снимках состоят в секте. Девчонок тоже они туда приводили и на наркоту подсаживали. Эрик Хэндли торчок со стажем, а Чико соскочил давно. Брата боится. Но там есть кто-то, кто этим руководит… Некто «Смерть».

– Что за секта? – Алекс отставил дырокол в сторону и, достав сигарету протянул ее Спарки, дал подкурить. Руки парня тряслись, как в лихорадке.

– Не знаю, – парень затянулся сигаретой и с наслаждением закрыл глаза, на веках явно проступали синие венки, а кожа вокруг глазниц отливала фиолетово-серым. – Поклоняются сатане, устраивают мессы, оргии.

– Кто такой этот Смерть?

– Не знаю. Никто никогда его не видел. Он общается с ними в интернете, на каком-то сайте. Они считают, что он и есть, – сильная затяжка и губы Спарки дрогнули в какой-то сумасшедшей, блаженной улыбке, – Сатана.

– Уводи Стеф. Я получу ордер на задержание обоих сопляков. Готовь машину, наведаемся к Марини еще раз.

У Заславского зазвонил сотовый и он быстро ответил, бросив взгляд на дисплей.

– Алекс! Кто-то побывал в моей квартире и рылся в моих вещах… Мне прислали анонимку с идиотским стишком. Как в детской считалочке.

«Раз два три… скорей к нему иди!» Мне страшно, Алекс.

– Я приеду к тебе. Через пару часов. А сейчас кто-то из ребят побудет с тобой. Закрой двери и жди. Хорошо? Может, это чья-то шутка. Успокойся, Кать.

Чико ничего им не скажет. Так его учил Данте. Ни слова. Пока не приедет адвокат, Чико должен молчать. И этот коп Заславский может сколько угодно его пугать, шантажировать и загонять в угол – Марини никого не боятся.

Полиция приехала вечером, после того как Альдо, так и не решившись поговорить с Данте, валялся на кровати у себя в комнате и ждал звонка от Эрика.

Он честно хотел сказать брату, даже продумал, как скажет и что может последовать после этого.

Только бы Данте не решил отправить Чико обратно в Италию, отдалить от себя, снова оставить одного. Одиночество – это страшно. Нет, не то одиночество, когда ты совершенно один, а одиночество среди людей, которые тебя не понимают и не любят. Пусть Чико и не знал, что такое любовь, никогда не видел материнской ласки и не слышал доброго слова от отца, но он чувствовал, что брат его любит.

Только не упасть в его глазах так низко, откуда уже не подняться. Данте вычеркивает людей из своей жизни настолько быстро, что те не успевали взмахнуть ресницами, как оказались за бортом огромной империи Марини. При этом не имеет никакого значения, насколько ты был близок к Данте, насколько тот тебе доверял.

Чико несколько раз пытался зайти в кабинет к брату, но так и не смог. Данте выглядел расстроенным или ужасно злым. Определить, что именно невозможно, потому что в обоих случаях существовало две стадии. Первая – это гнев, страшный и неуправляемый, а вторая – полное спокойствие. Некая тишина и молчание, которые пугали еще сильнее, чем ярость.

Чико постоял у кабинета несколько минут, заглядывая через приоткрытую дверь, но Данте его даже не заметил. Он сидел в кресле и пил коньяк, рядом стояла почти пустая бутылка. Несколько раз звонил сотовый, но брат не обращал внимание. Чиркая зажигалкой, он проводил пальцами над пламенем и смотрел в одну точку. А потом, когда Чико вернулся в комнату, проклиная себя за трусость, послышался скрип покрышек за окнами – Данте куда-то уехал. И спустя час появились копы. Они зачитали права Чико и, надев на него наручники, увезли в участок.

Сейчас, пока этот русский коп измерял шагами узкую комнатку для допросов, пугая Чико всевозможными вариантами развития событий, парень думал о том, что Данте все узнает не от него и тогда… Тогда он точно отправит Чико в Италию.

Коп вышел, и Альдо наконец-то спокойно вздохнул, уронил голову на руки.

Самое противное, что он сам чувствовал себя виноватым. Впутался в такое дерьмо, в которое Данте никогда бы не влез или сделал бы это чисто и аккуратно, в отличие от Чико, который и наследил, и засветился где только можно.

А потом в комнату вошла женщина, и Чико сразу понял, что она не коп. Скорее всего врач или социальный работник. Возможно, он где-то ее видел не так давно или она кого-то ему напомнила. Красивая. Очень хрупкая блондинка с белой кожей и большими глазами, выглядит молодо. Наверняка, старше Чико ненамного.

– Меня зовут Кэтрин Логинов, Чико. Я детский психолог и ты, возможно, меня помнишь. Я работаю в твоей школе.

У нее очень глубокий, тихий голос, и он не раздражает, не отдается в его голове пульсацией навязчивого жужжания мухи, как голос социального работника, которая говорила с ним пару месяцев назад. Женщина отодвинула стул и села напротив Чико. Парень бросил взгляд на ее руки – очень тонкие, красивые пальцы с аккуратными короткими ногтями. Ему почему-то нравилось, что у нее не длинные ногти, а именно такие вот маленькие ноготки. Посмотрел ей в глаза.

– Не помню. У меня плохая память на то, что мне не интересно.

Ответил грубо и сам не понял почему.

– А что тебе нравится запоминать, Чико? Что тебе интересно?

Не отреагировала на грубость, но, конечно же, заметила. Она не похожа на дурочку.

– Ничего не интересно. Разве что, когда сюда приедет мой адвокат.

– Скоро. Мы уже позвонили твоему брату. И я не полицейский, Чико. Наш разговор не записывается, и я тебя не допрашиваю.

– А зачем вы тогда здесь? Просто поболтать?

Она откинулась на спинку стула и поправила светлую прядь, убрав ту за ухо. У нее открытый взгляд, очень открытый – смотрит в глаза. Данте всегда говорил, что нужно бояться двух категорий людей. Тех, кто отводят взгляд, и тех, кто открыто смотрит на тебя, не моргая. Первые – лжецы, а вторые – либо манипуляторы, либо слишком прямолинейные противники, которые уверены в своих силах. Самое интересное, что Кэт не казалась Чико противником. Наоборот, она выглядела так, словно ей действительно необходимо с кем-то поговорить.