Кэтрин Уэбб - Наследие

– Так что тебе непонятно? – обращается он ко мне спокойно и деловито, как будто заполняет анкету.

– Ну… где он был все эти годы? Как вышло, что его так и не нашли? Ведь его же искали повсюду !

– Никто и никогда не способен искать повсюду, – качает головой Динни, – он был здесь, с нами. С моей родней или с друзьями моей родни. На юге Англии таких лагерей много. У мамы и папы полно друзей, с которыми можно было его оставить, друзей, которые ухаживали за ним, пока все не улеглось. И пока я не вырос настолько, чтобы самому за ним присматривать.

– Но… как же, ведь я же видела у него кровь. Я видела, как он упал в пруд…

– Да, и потом вы обе дали деру. А я его выудил и побежал за папой. Он не дышал, но папе… удалось заставить его снова задышать. Порез у него на голове оказался пустяковым, не таким страшным, как показалось… раны на голове очень сильно кровоточат.

Динни изучает носок своего ботинка, крутит в пальцах размочаленный конец шнурка.

– А потом? Вы не отвезли его в больницу? Почему вы не пришли, не вызвали кого-нибудь из усадьбы?

Двадцать три года моей жизни переписываются сейчас заново, разматываются в моих мыслях, как клубок шерсти. Я не могу сосредоточиться, почти не могу думать. Динни долго молчит, медлит с ответом. Он сидит, захватив подбородок в кулак, костяшки пальцев побелели. Его пристальный взгляд жжет меня насквозь.

– Я… не стал рассказывать, как это случилось. Я не сказал никому, почему Генри оказался в пруду… и кто его ранил. Вот папа… вот папа и решил, что это моих рук дело. Подумал, что мы с Генри подрались… или что-то в этом роде. Он пытался защитить меня.

– Но можно же было сказать, что это несчастный случай…

– Да брось, о чем ты говоришь, Эрика. Всю жизнь здесь только и искали, как бы к нам прикопаться… всю жизнь, сколько себя помню, нам приходилось оправдываться, доказывать, что мы ни в чем не виноваты… А нам доказывали, что мы преступники, воры, что мы сброд. Эти… сливки общества не упустили бы возможность забрать меня у родителей. Суд по делам несовершеннолетних, потом усыновление, приличный дом, приличная семья…

– Ты не знаешь, как бы…

– Нет, я знаю. Знаю. Это ты ничего не знаешь и не представляешь, Эрика.

– Почему он… вот такой?

– Не от удара по голове, это точно. Отец сразу отвез его к своей доброй знакомой, к Джоанне, которая тогда работала медсестрой в Мальборо. В тот же день, когда никто еще даже его не хватился. Она наложила пару швов ему на голову и сказала, что возможно сотрясение мозга, но волноваться не о чем. Мы собирались дождаться, когда он придет в себя, убедиться, что с ним все в порядке, потом довезти до поселка, чтобы он мог дойти до дому пешком, и смыться. Такой был план. Джоанна присматривала за ним первые несколько дней. Он целых два дня был без сознания, а потом… очнулся.

– Ну вот, тогда и можно было привезти его домой. Оставить его где-то, где его нашли бы, ты же сам так сказал… Почему вы этого не сделали?

– К тому времени поиски уже развернулись вовсю. За нами была форменная слежка. Мы не могли шагу ступить, потому что за нами ходили по пятам. Генри обязательно сказал бы, что это мы его увезли, я имею в виду, когда его нашли бы. Мы-то думали, что сможем привезти его, а потом скрыться. К тому времени уже стало понятно, что мы не можем вернуть его незаметно. Слишком поздно. Да к тому же… когда он проснулся, оказалось, что с ним не все в порядке. Это сразу бросалось в глаза. Отец взял меня с собой… взглянуть на него… потому что из наших я знал Генри лучше всех. Просто скажи, что ты думаешь об этом, сказал мне отец. Я не понимал, о чем он, пока не увидел Генри и не заговорил с ним. Он сидел на кровати в гостевой комнате Джоанны и вертел в руках стакан с оранжадом, как будто не знал, что с ним делать. Я был бы рад оказаться где угодно, только не в этой комнате рядом с ним… – Динни запускает пятерню в волосы, обхватывает голову. – Я попробовал заговорить с ним, только потому что папа сказал, что это нужно. Но он был не такой, как раньше. Он не спал, но… как будто отсутствовал. Спал наяву.

– Но… почему? Ты же сказал, рана на голове была не страшная?

– Так и было. Все дело в том, сколько времени он провел не дыша. Это было долго, пока папа не сделал ему искусственное дыхание и воздух опять попал ему в легкие.

Динни кажется мне смертельно уставшим, он еле ворочает языком. Во мне вспыхивает искра жалости, но я пока не позволяю ей разгореться. Слишком многое предстоит еще выяснить.

Я допила кофе, прежде чем снова заговорить. И не заметила повисшего молчания. Динни смотрит на меня, постукивает большим пальцем по щиколотке, ждет. Ждет моей реакции, догадываюсь я. Глаза настороженно блестят.

– Знаешь, ведь вся эта история не забылась… Его родителям до сих пор больно. И нашей семье…

– Ты думаешь, я ее забыл? Или моя семья? Мне пришлось жить с ним бок о бок каждый день, мучая себя вопросом, как все было бы, если бы я сам попробовал его оживить, чуть пораньше… Если бы мы все-таки отвезли его в больницу.

– Но вы нам ничего не рассказали. Так и держали его у себя…

– Не держали. Мы за ним ухаживали.

– Вы держали его и позволили его семье, его родителям думать, что он умер! Ты позволил Бет и мне думать, что он умер…

– Нет, я понятия не имел, о чем думали вы с Бет! Откуда я мог это знать? Вы сбежали, забыла? Вы сбежали и умыли руки! Вы ни разу даже не зашли узнать, что было после! Вы бросили меня с ним, а я… мы… сделали то, что нам показалось самым правильным.

На это мне нечего возразить.

– Мне было восемь лет…

– Ну а мне двенадцать, тоже ребенок, а я был вынужден заставить своих родителей думать, что это я чуть не убил другого мальчика. Что это я нанес другому мальчику тяжелое увечье, повредив ему мозг! По крайней мере, мне казалось, что я выполнил свой долг. Сделал то, что мне казалось самым правильным. К тому времени, как до меня дошло, что вы никогда не придете, было слишком поздно что-то менять. Думаешь, все это время мне было очень весело?

У меня кровь отливает от лица, когда я слышу это. Я был вынужден заставить их думать… Воспоминание пробивается сквозь заслон в голове. Генри нагибается, смотрит на землю, подбирает камни, четыре, пять камней. У меня вода в глазах и в ухе, из-за этого неясный гул искажает голоса: Генри дразнит Динни, выкрикивает обидные клички. Бет тонким голосом кричит: Перестань! Уходи! Генри, не надо! Генри продолжает: Сброд! Быдло! Поганый цыган! Бродяга! Грязная свинья! Выкрикивая, он бросает камни, замахиваясь от плеча так, как учатся бросать в школе все мальчишки, а девчонки никогда не могут. Каждый такой бросок мог бы отправить крикетный мяч далеко и точно в цель. Вспоминаю, как вскрикнул Динни, когда один камень попал в него, как схватился за плечо, морщась от боли. Я вспоминаю, что произошло. И вижу Бет, как она стояла в дверях, крича нам вслед. Вижу ужас на ее лице. Нет!