Кэтрин Уэбб - Наследие

– Потому-то мне всегда так нравилось быть тетей, – подхватываю я, улыбаясь Бет.

И мы болтаем дальше в том же духе. Сидим себе и болтаем как добрые соседи, как приятели. Я стараюсь не задумываться об этом, не думать, как это чудесно, чтобы не разрушить очарование.

– Как продвигается твое семейное расследование? – спрашивает меня Динни позже, когда мне становится тепло, а лицо слегка немеет.

Я таращусь на него.

– Ты имеешь в виду нашу семейную историю? – переспрашиваю я.

– Нашу? Что ты имеешь в виду?

– Ну, дело в том, что я выяснила, что мы, собственно говоря, родственники. – И я широко улыбаюсь.

Бет хмурится, а Динни глядит недоуменно.

– Рик, о чем ты говоришь? – спрашивает Бет.

– Довольно дальние, троюродные, по прабабке. Серьезно! – добавляю я, заметив недоверчивые, скептические взгляды со всех сторон.

– Что ж, тогда послушаем, – весело говорит Патрик, складывая руки на груди.

– Вот. Мы знаем, что у Кэролайн был ребенок, мальчик, еще до того, как она вышла замуж за лорда Кэлкотта в девятьсот четвертом году. Имеется фотография, и она до конца жизни хранила детское зубное кольцо…

– Ребенок, мальчик, который, скорее всего, так и не перебрался с ней через океан, – перебивает меня Бет, – иначе ей не удалось бы повторно выйти замуж в качестве девицы, а мы знаем, что так и было.

– Погоди… послушай меня. В доме я обнаружила комплект старинных наволочек, в котором одна отсутствует – наволочка с вышитыми на ней цветами, желтыми болотными флагами. Теперь вспомни, Динни, твой дедушка сам рассказывал нам о том, почему у него такое прозвище, а мама твоя мне на днях эту историю напомнила. Но только за долгие годы кто-то перепутал детали. Мо сказала, что Флага нашли на поляне с цветами, поэтому он и получил свое странное имя. Здесь, в Бэрроу-Стортоне, леса растут на склонах, почвы тут сухие, не заболоченные, и здесь вряд ли растут болотные флаги. Я уверена… уверена, я совершенно ясно помню, дедушка Флаг сам мне говорил, что его нашли завернутым в одеяльце с желтыми цветами. Это наверняка была наволочка – обязана быть!

Я настаиваю, кипячусь, потому что Патрик издевательски хмыкает, а Динни смотрит еще более недоверчиво.

– А сегодня я познакомилась с Джорджем Хетэуэем…

– Это какой, не тот, что держал гараж на шоссе? – уточняет Патрик.

– Он самый. Когда Кэролайн только-только туда приехала, его мать работала в большом доме. Ее оттуда выставили якобы за кражу, но, по словам Джорджа, она уверяла, что ее выгнали за то, что она знала о ребенке в доме. И это как раз в то время, когда Динсдейлы нашли Флага! В доме был ребенок, а потом исчез. На самом деле ваш дед – сын нашей прабабки. Я в этом уверена, – заканчиваю я, тыча нетвердым пальцем в Динни.

Он внимательно смотрит на меня, трет подбородок, обдумывает услышанное.

– Это… – Бет пытается подыскать достаточно сильное слово, – смехотворно!

– Почему это? – вопрошаю я. – Это объясняет враждебность Кэролайн к Динсдейлам: представь, она избавляется от ребенка, думает, что это навсегда, что больше его не увидит, а они подбирают и растят его буквально у нее на пороге. Это должно было сводить ее с ума. Вот почему она так их возненавидела.

– Вот такой вопрос, – подает голос Динни, – она привозит с собой ребенка, держит при себе какое-то время, до второго замужества. По каким-то причинам первый брак в бумагах не упомянут, но она не может выйти замуж за лорда, если ребенок незаконный, это просто невозможно. Стало быть, она до поры до времени держит его здесь, в Бэрроу-Стортоне, а потом подбрасывает в лес. Меня интересует – почему? С какой стати она так поступила?

– Потому что… – Я умолкаю, рассматривая свой стакан. – Я пока не знаю. Но я над этим думаю. Ваш дедушка не был болен чем-нибудь, он не был инвалидом?

– Здоровый был, как бык, до самой старости, – мотает головой Динни.

– Может, лорд Кэлкотт не позволил бы ей оставить сына от другого мужчины?

– Это невозможно, – бодро вступает Патрик. – На самом деле ребенок Кэролайн, скорее всего, умер еще там, в Америке, а здесь одна из служанок попала в беду… может, это мать Хетэуэя в момент отчаяния стащила из господского дома наволочку и избавилась от своего незаконного ребенка? Неудивительно тогда, что она всю жизнь врала про это и что за такое ее и уволили.

– В этом есть смысл, – поддерживает Бет.

Я трясу головой:

– Нет. Я знаю, что это был ребенок с фотографии. Должен быть он, – настаиваю я.

– А что касается ее отношения к нам и ко всему нашему семейству, – продолжает Патрик, – она просто была продуктом своего времени. Бог свидетель, нам и сейчас немало приходится сталкиваться с разными предрассудками, а уж сто лет назад – и говорить нечего! Кочевая жизнь считалась преступлением, все это знают.

– Ладно, ладно! – кричу я. – Я остаюсь при своем мнении, уверена, что я права. А ты что скажешь, Динни?

– Я не уверен, что все это так. И не уверен, что хотел бы оказаться Кэлкоттом. Они слишком долго плохо относились к людям, которых я люблю, это тянулось годами, – отвечает он и смотрит мне прямо в глаза, так, что я вынуждена отвести взгляд.

– Ну, давай выпьем, родственница, – подводит итог Патрик. Звучит миролюбиво, но не убедительно. Тема исчерпана, я со своим выступлением села в лужу.

– Во всяком случае, гипотеза была смелая. – Бет дружески пихает меня локтем в бок.

К полуночи у меня звенит в ушах, а когда я поворачиваю голову, мир плывет, и мне требуется время, чтобы вернуть его на место. Я прислоняюсь спиной к Гарри, который сидит рядом и уже выпил столько колы, что каждые двадцать минут бегает в туалет. Вокруг меня ведутся разговоры, я в них тоже участвую, я часть происходящего. Я довольна жизнью – пьяная, поглупевшая. В полночь бармен включает радио на полную громкость, и мы слушаем Биг-Бен, ждем, затаив дыхание, когда закончится перезвон и прозвучат удары, возвещающие наступление нового года. Паб взрывается, а я думаю о Лондоне, о том, что там, далеко, эти колокола звучат без меня, унося в прошлое мою старую жизнь. Внезапно я совершенно ясно понимаю, что не хочу возвращаться к ней. Патрик, и Бет, и другие люди целуют меня. Потом я поворачиваюсь к Динни, подставляю щеку и получаю от него поцелуй, который потом ощущаю так долго, что даже начинаю подозревать, не останется ли у меня на коже чего-то вроде водяного знака.

Вскоре Бет тянет меня за рукав и говорит, что уходит. Толпа уже немного поредела, остались почти одни пьяные, и я одна из них. Мне хочется побыть еще. Я хочу, чтобы праздник продолжался, хочу продлить иллюзию того, что среди этих людей я не чужая. Бет качает головой и говорит мне на ухо:

– Я устала. По-моему, тебе тоже пора, идем вместе, по крайней мере будем уверены, что обе благополучно добрались. Ты уже достаточно выпила сегодня.