Анастасия Машкова - Поющая в репейнике

Павел вынимает затекшую руку из-под Маниной спины, вздыхает, натягивая одеяло под подбородок.

– Ты думаешь, он будет сейчас оплакивать свою карандашную империю, на которую угрохал десять лет? Да черта с два! Отряхнется, как псина после ушата воды, и пойдет рыскать дальше. И через год – помяни мое слово – сотворит что-нибудь не менее значительное.

– Так это здорово, Паша. Он ведь и тебя с собой возьмет. Ты ему нужен, как никто. Ведь это ты спас его, уничтожив документы! И вы столько лет вместе, доверяете друг другу.

Супин морщится.

– Во-первых, еще не факт, что спас и спасся. Во-вторых, в бизнесе до конца никто никому не доверяет. Запомни это раз и навсегда. Да, партнеры. И в то же время каждый – сам по себе.

– Это очень… тяжело. Я бы не смогла жить в таком напряжении и знать, что все время одна, – вздыхает Маня.

– Но ты ведь в Москву ехала совершенно одна! И не боялась. И смогла в общем, неплохо устроиться.

– Думаешь, неплохо? – скептически фыркает Маня. – Да нет, просто мне на людей везет. Алю вот встретила, Ритку. Тебя.

– Да, как это все вдруг перевернулось? Земля с орбиты определенно сошла.

Павел мотает головой и, вздохнув, отворачивается от Мани, подгребая подушку под шею.

– Спокойной ночи, – шепчет Голубцова, прижимаясь к его спине.

В шесть утра она просыпается от холода. Павла рядом нет. Его примятая подушка выглядит сиротливо. Маня встает, поднимая с пола соскользнувшее одеяло. На цыпочках она бежит к маленькой комнате. Заглядывает. Супин лежит на кушетке, поджав ноги и завернувшись в шерстяной плед, и спокойно похрапывает.

Маня возвращается в пустую кровать.

«Ну и ладно. У дворян, кстати, всегда были раздельные спальни. А он вообще одиночка, вещь в себе. Ничего страшного…» – успокаивает себя Голубцова, но до звонка будильника таращится в темноту, вздыхает и крутится, никак не находя удобного положения.

Утром в кабинет Михаила Николаевича Кашина входят его помощники. Лицо Эльзы кажется привлекательнее, чем обычно, из-за едва уловимой улыбки, немного скрадывающей тяжелую челюсть. Помощница выглядит радостной и энергичной. Недобритый Сурен же ничем своих эмоций не выдает. Он сосредоточен и готов к любым поворотам в деле с хлопотной «канцеляркой».

Кашин, потирая руки и сверкая белоснежными имплантами, встречает верных служак бодрым восклицанием:

– Ну что, бойцы невидимого фронта, завтра в это время будем пить шампанское, ёлы?

– Хотелось бы, – смеется «челюсть» и садится за стол.

– Я почитал контракт внимательно. Все вроде чики-пики? – обращается к ней Кашин.

– Все выверили с юристами. Никаких нестыковок. Ты же знаешь, на меня можно положиться, – с достоинством говорит Эльза.

– Ну, а на тебя, Суренчик? Можно положиться?

– Мой человек проверил Супина. Опасности прямой я не вижу. Он законченный офисный червь. Похоже, ведет свою игру с Бойченко. Его право. И да, живет с бухгалтершей из своего отдела по фамилии Голубцова. Носится с ней целыми днями.

– И она же дружит с Риткой?

– Дружит – не то слово, Михаил Николаевич. Меня еще вчера насторожил рассказ вашего водителя о фуре, перегородившей дорогу.

– Ерунда, случайность! – отмахивается Кашин.

– Хорошо бы, если бы так, – морщится помощник. – Дело в том, что эта Голубцова много лет снимает квартиру у одной пенсионерки. К пенсионерке частенько является ее племянник, некто… – «небритый» раскрывает кожаную папку, ищет глазами нужную запись. – Вот, некто Трофим Евгеньевич Седов. Он – дальнобойщик, владелец красного рефрижератора «вольво».

– Ну, ёлы, и что?!

– Красный рефрижератор хотел помешать движению вашей машины. Мне кажется, если бы в ней находилась Ника…

Сурена перебивает гомерический хохот Кашина. Эльза тоже скептически улыбается.

– Ты думаешь, что ради Ритки зашуганный жизнью дальнобойщик будет перебегать дорогу такому человеку, как Кашин?! Японская сакура, да это… это просто абевегедейка! Вот это что… о-ох!

Михаил Николаевич трясется и вытирает слезы. Его лицо и загривок наливаются краснотой.

Сурен тушуется.

– Ну, не знаю. Может быть, я перестраховываюсь, но Маргарита могла подкупить этого племянника. Или, не знаю… соблазнить.

– Соблазнить, конечно, могла, ёлы, без вопросов. Но даже у влюбленного водилы есть чувство страха за собственную шкуру. А денег у Ритки нет – все, по ходу, просрала, кукла.

Эльза философически вздыхает.

Кашин же, расхаживая по кабинету, засунув руки в карманы брюк, продолжает рассуждать:

– Единственное, что она могла сдуру сделать – сама кинуться под колеса или попытаться прорваться к Нике в школу. Верно этот Супин сказал – у баб от отчаяния сносит крышу. Поэтому дочка у меня до завтра и носу из дома не покажет!

– Ничего подобного про снесенную крышу Супин, кстати, не говорил, – замечает тихо Эльза.

– Ну имел это в виду, ёлы! – вопит Кашин, брызжа слюной. – Он адекватный человек. Я дам ему денег – заслужил. И пристрою в замы к Мещерякову. Пусть служит верой и правдой промокашкам и ластикам. Тут все будет тип-топ.

Кашин снова садится на начальственное место, начинает барабанить пальцами.

– Вы мне лучше скажите, что это за кодовое слово «Гамбург», про которое поет Супин? Что за ведьмины заклинания на крайняк, если Бойченко заартачится завтра? Выяснили?!

Он переводит хищный взгляд с Сурена на Эльзу.

Помощники опускают головы.

Наконец «челюсть» тихо произносит:

– Бойченко более десяти лет назад занимался поставками пестицидов. Часть из них проходила через порт Гамбурга. Видимо, что-то там было нечисто. Но вот что?

– Ясный пень – контрабанда. Но конкретика, цифры, имена?! – орет Кашин.

– Ничего. Этот жучок Супин хороший специалист. И тут все подчистил, – вздыхает Сурен.

– Но один бухгалтеришка все это не провернул бы. Кто тогда прикрывал их юридические дела, ёлы?

– Кто был – того уж нет, – спокойно произносит помощник.

– Ба, посадили?! – в изумлении откидывается на спинку кресла бизнесмен. – Или… списали?

– Да кто теперь узнает? Рак поджелудочной. А там уж… – Сурен чешет с хрустом небритую щеку.

– Ну да, ну да, все под Богом ходим, япония, – успокаивается Кашин. – Ну и черт с ними! Гамбург, так Гамбург. Не сработает, в один испанский сапог закуем эту парочку и серенады петь заставим. Но, ёлы, верю, что до этого не дойдет.

Через пятнадцать минут, решив все насущные проблемы с подчиненными, Кашин смотрит на часы и снова начинает наливаться краснотой и нервно постукивать пальцами.

– Ну а теперь решим, что будем делать с моей бывшей овцой. Нотариус здесь? И Маргарита?

– Я все узнаю, – поднимается из-за стола Эльза и стремительно выходит из кабинета.