Татьяна Полякова - Небеса рассудили иначе

– Хорошо, – сказал он.

– Тогда до завтра?

– До завтра.

Я торопливо отключилась и, кутаясь в одеяло, закрыла глаза. Меня знобило, и я подумала: не взять ли еще одеяло. Думать о пустяках, о чем угодно. Только не о тех, кого любишь. Только не о нем…

Услышав звонок в дверь, я замерла от ужаса. А потом повернулся ключ в замке. Господи, Агатка… Это нечестно, почему так, за что… Но все оказалось даже хуже, в комнату вошел Стас. «Не надо, господи», – в отчаянии просила я, а вслух сказала:

– Все-таки приехал… А у меня глаза слипаются…

– Спи. Я здесь посижу.

Я стиснула зубы, едва не взвыв от отчаяния. Стас сидел в кресле, и мысли, ненужные мысли, навалились с чудовищной силой.

– Не могу я спать, когда ты рядом сидишь. Давай один раз сделаем так, как хочу я. Встретимся завтра, когда я не буду выглядеть заморенной курицей. Нельзя заставлять женщину чувствовать себя жалкой…

Он с минуту думал, разглядывая пол, а я молилась: «Господи, не оставь меня, сделай, чтобы он ушел». Он поднялся, кивнул:

– Утром позвоню. И встречу после работы. Идет?

– Идет, – улыбнулась я.

Он пошел, а я смотрела ему вслед, мысленно шепча: «Уходи, уходи, пожалуйста, уходи».

– Зеркало разбито, – сказал он.

– Ерунда, главное, в осколки не смотреться, так бабушка говорила. Хотела убраться, да лень. Пусть лежат до завтра. Дверь запри, вставать не хочется, – я говорила, говорила пустые равнодушные слова, чтобы он не почуял главного: я больше не принадлежу ему, я свободна, я ухожу.

– До завтра, – сказал он и вдруг замер, а я с ужасом поняла: кровь.

Он резко повернулся, в два шага достиг дивана и рванул одеяло. Лицо его мгновенно стало белым, я никогда не видела такой страшной бледности и закричала виновато:

– Ты меня обманул! Ты опять меня обманул! Ты сказал, если ничего не получится, ты меня убьешь. Убьешь и больно не будет… а сам бросил…

Он обнял меня, стиснул так, что кричать уже не получалось, и зашептал:

– Ничего не бойся, Принцеска, ничего не бойся. Я с тобой… Я тебя ни на минуту не оставлю, на том свете, на этом, все равно. Я с тобой, я всегда с тобой.

Вот тогда я поняла, что сделала, и спросила испуганно:

– Я умру, да? Я сейчас умру?

– Нет, – покачал он головой. – Конечно нет, Принцеска. Сейчас приедет «Скорая»…

– Нет, – перепугалась я еще больше. – Нет.

– Никто ничего не узнает, – зашептал он, гладя меня по спине. – Никто. И я все время буду рядом.

Он потянулся к мобильному, и тут из-за его спины появилась Агатка:

– Твою мать, – еле смогла выговорить она. – Как сердце чувствовало…

– Катись отсюда! – заорал Стас. – Без тебя справимся.

– Справитесь? Она же кровью истечет… Ведь знала, что этим кончится… ты ее в могилу сведешь, но из своих лап не выпустишь…

– Звони в «Скорую», идиотка, – Стас вскочил, достал из шкафа простыню и, разорвав ее на полосы, стал перевязывать мне руки. Агатка принялась звонить, а я бестолково переводила взгляд с одного на другого и плакала, понимая, что теперь от меня ничего не зависит.

Солнце заглядывало в палату и било в глаза, я чуть передвинулась и улыбнулась Стасу.

– На улице тепло?

– Наконец-то весна, – ответил он. Взял мои руки и поцеловал, сначала одну, потом другую. А я провела ладонью по его волосам.

– У тебя седина появилась.

– Врач сказал, ты много крови потеряла, и ни за что не ручался.

– Испугался? – виновато улыбнулась я.

Он долго не отвечал, потом пожал плечами.

– Я ведь обещал, мы больше не расстанемся, так чего мне бояться? Но то короткое время без тебя еще надо как-то пережить.

– Прости меня, – сказала я тихо.

– Забудь об этом.

– И ты забудешь?

Ответить он не успел. В палате без стука появилась сестрица. С букетом цветов и пакетом со всякой снедью. Лежала я в отдельной палате, врачам Стас заплатил столько, что была надежда: все происшедшее останется в тайне.

– Привет, – целуя меня, буркнула Агатка, Стаса она попросту игнорировала. – Предкам сказала, ты в командировке задержишься. Так что лежи спокойно, никто ничего не знает. Не считая Берсеньева.

– Ты проболталась?

– Ага. Выудил сведения самым иезуитским образом. Букет, кстати, от него. Там записка, я не читала, но, думаю, решил поздравить с очередным идиотским поступком.

Агатка поставила букет на подоконник, а открытку протянула мне.

«Ты, конечно, дурочка, – написал Берсеньев. – Но все равно лучше всех».

Я улыбнулась и вернула открытку сестре.

– Передай, что я по нему скучаю.

– Да? Удивительно, учитывая тот факт, что некоторые тут сидят безвылазно. – Она помолчала немного и спросила, вроде бы неуверенно, что совсем не свойственно моей сестрице: – Как дальше жить-то будем?

– Счастливо, – ответил Стас. – С тобой или без тебя. Даже не надейся, что мы когда-нибудь расстанемся.

– А Фимку можно послушать? – хмыкнула Агата. – Или ты, как всегда, все один решаешь?

– Я тебя люблю, – сказала я, протянув ей руку.

– Ага, – вновь хмыкнула сестрица. – Но его ты любишь еще больше?

– А без этого не получится? – вмешался Стас.

– Без чего? – сестра нахмурилась, а он усмехнулся.

– Не заставляй ее делать выбор. Я бы предпочел увезти ее отсюда, подальше от всех… от тебя подальше. Но ты ей нужна. Нужны родители, друзья, этот ваш Берсеньев и даже Димка. А она нужна вам… – Он развел руками, а Агатка молча кивнула.

– Ладно, пойду. Работы много. Пока тут некоторые отлеживаются… – она наклонилась, поцеловала меня и даже погладила по голове, точно я малый ребенок, а потом сделала то, что ни я, ни тем более Стас уж точно от нее не ожидали: коснулась рукой его плеча и, улыбнувшись, сказала: – Пока, родственник, не чаяла с тобой породниться, но небеса рассудили иначе. – Агата шагнула к двери и уже вышла в коридор, когда вдруг обернулась и добавила: – Если ты не сделаешь ее счастливой, я тебя с кашей съем.

Через несколько дней после этого Стас забрал меня из больницы. От Агатки я знала, что за это время многое успело произойти. Лешку похоронили. Явились неизвестные родственники и в благодарность за немалое наследство все сделали как надо. Димку выписали. Он не звонил и никаких попыток встретиться со мной не предпринимал. Я заподозрила, что о моих делах он знает больше, чем хотелось бы. Может, Берсеньев рассказал, а может, кто-то другой. Люди любят посудачить, и даже большие деньги – плата за молчание – вовсе не гарантия сохранения тайны. Димка с моей орбиты исчез, а вот Берсеньев вскоре объявился.

В тот вечер мы ужинали у родителей. Я этого мероприятия побаивалась, но Стас заверил, что все будет хорошо. В семействе его встретили слегка настороженно, что не удивило. Однако теперь Стас был не охранником криминального авторитета, а известным в городе бизнесменом, что слегка примирило маму с действительностью. Выручила Агатка. Болтала целый вечер, то и дело обращаясь к Стасу, точно они закадычные друзья. Папа понемногу оттаял, вслед за ним и мама начала улыбаться. К концу вечера стало заметно: мама испытывает к будущему зятю что-то вроде почтения – вещь неслыханная, а еще чуть-чуть робеет в его присутствии, что уж вовсе из разряда фантастики.