Сандра Браун - Влюбленные

— Хэрриет, — тихо сказал Доусон. — Статьи не будет.

Говорят, когда взрывается сверхновая, это происходит в абсолютной тишине. Именно такая тишина наступила сейчас на линии — полная, абсолютная тишина, насыщенная невероятным напряжением. Летели секунды, шли минуты, но оба молчали. Хэрриет первая не выдержала:

— Сегодня, кажется, не первое апреля, Доусон.

— Я не шучу, Хэрриет. Я не могу написать эту статью.

— Но почему?! Ведь ты во всем этом участвовал, видел все своими собственными глазами… Это же сенсация, Доусон! Ты сам — сенсация!

— Именно поэтому я не могу написать ни строчки. И не хочу.

— Ну, хорошо, хорошо… — Хэрриет заговорила таким голосом, каким успокаивают заупрямившуюся лошадь. — Ты не хочешь ее писать потому, что…

— Потому что эта история касается лично меня и людей, которые мне дороги.

— Насколько мне известно, ты всегда пишешь о людях, с которыми был хорошо знаком, даже близок. Во всех твоих материалах, которые я читала, ты был не просто очевидцем, а непосредственным участником событий, и…

— Эта история совсем другая. Она не похожа на предыдущие.

— Чем же, позволь поинтересоваться?

— Просто не похожа.

— Ответ не принимается. Что за детство, Доусон? Хочу — не хочу, похожа — не похожа?.. Объясни, что все это значит?! Какая вожжа тебе под хвост попала?

— Никакая. Просто один человек… умер буквально у меня на руках.

Это заставило ее замолчать, но ненадолго. Когда Хэрриет снова заговорила, ее голос звучал намного мягче и сочувственнее.

— Я знаю, это, наверное, было ужасно… — сказала она, и Доусон неожиданно представил себе, как Хэрриет сначала пинает кошку, которая наделала на ковер, а потом ласкает и чешет ее за ухом. — Но ведь ты уже писал о солдатах, которые умирали от ран. И у некоторых из них ты брал интервью за считаные часы до смерти.

— Да, но я еще ни разу не смотрел им в глаза в те минуты, когда из них окончательно уходила жизнь. — Неожиданно Доусон со всей отчетливостью вспомнил, как ему пришлось силой вырывать воротник своей рубашки из скрюченных пальцев Джереми. Он даже зажмурился, чтобы не видеть этой картины, но видение не уходило.

— Знаешь, — добавил он, — что-то мне подсказывает, ты все равно не поймешь, почему на этот раз все иначе. Просто прими это как данность, о’кей?

— Почему бы тебе не взглянуть на происшедшее под другим углом? Судьба подарила тебе уникальную возможность испытать себя, проверить, на что ты способен. Согласна, тебе пришлось нелегко, но я уверена, что из этой ситуации ты выйдешь другим человеком — с новой перспективой, с новым взглядом на жизнь. Так почему бы тебе не поделиться своим опытом с читателями?

Ее голос по-прежнему звучал задушевно и сочувственно, но Доусон уже понял: на самом деле Хэрриет нужна только статья и она пытается добиться своего любым способом. Как говорится, не мытьем, так катаньем. Мол, я отлично понимаю, как тебе было тяжело, но ведь ты сильный, ты — профессионал! Возьми себя в руки, заглуши свои эмоции и сделай то, что от тебя требуется, а потом можешь переживать и посыпать голову пеплом сколько тебе вздумается.

— Это не тот опыт, которым я хотел бы делиться.

— Ну, может быть, не сейчас… Конечно, твои раны еще слишком свежи. Но потом, когда ты немного успокоишься, а острота ощущения притупится… Наверное, ты прав, с этим не надо спешить. Я тебя не тороплю, Доусон… — Последовала коротенькая пауза. — Но если бы ты представил готовый материал, скажем, к концу октября, я могла бы поместить его в…

— Статьи не будет, Хэрриет, — повторил Доусон. — Ни в октябре, ни в ноябре. И вообще никогда. Я, во всяком случае, ее писать не буду. Если хочешь, можешь прислать сюда кого-нибудь другого, но…

— Никто не сможет написать ее так, как ты.

— Ну, значит, тебе не повезло.

В трубке что-то сухо стукнуло, и Доусон догадался, что Хэрриет — раздосадованная и сбитая с толка — швырнула на стол свои шикарные очки со стразами.

— Доусон, ну почему ты так со мной поступаешь?!

— С тобой ?

— Может, ты таким образом мстишь мне за то, что это меня сделали главным редактором, а не тебя?

Он от души расхохотался.

— Не льсти себе, Хэрриет! Все это не имеет к тебе абсолютно никакого отношения.

— А-а, я, кажется, поняла в чем дело! Ты просто набиваешь цену, я угадала? Хорошо, я поговорю с руководством, думаю, владельцы журнала пойдут мне навстречу и выплатят тебе за этот материал дополнительную премию. Я, конечно, ничего не обещаю, но постараюсь сделать все, что от меня зависит. Зато я могу гарантировать, что иллюстрации к твоему материалу попадут на обложку!

— Я не буду писать этот материал, Хэрриет.

— Кроме того, начиная с сегодняшнего дня я не буду давать тебе никаких редакционных заданий.

— То есть мне можно будет не писать о слепых воздухоплавателях?

— Ты сможешь писать о чем захочешь, будешь сам выбирать темы, которые тебе больше нравятся. С моей стороны, как тебе известно, это очень большая уступка, но я готова даже на это… Только дай мне три с половиной — четыре тысячи слов…

— Шесть.

— Шесть тысяч слов?

— Просто шесть слов. Слушай: Я. Готов. Сам. Оплатить. Твое. Шампанское.

Этот выпад переполнил чашу терпения Хэрриет. Она бросила трубку, но Доусон нисколько не расстроился. Как раз в этот момент в дверь постучали, и он решил, что принесли заказанный им сэндвич, но, когда Доусон открыл дверь, на пороге стоял отнюдь не посыльный коридорной службы.

— Один раз я уже выставила себя перед тобой полной дурой, — начала Амелия. — Но я не хочу выглядеть дурой перед ними … — И она движением головы показала себе за спину.

Выглянув в коридор, Доусон увидел у лифта двух полицейских в форме.

— Что-нибудь случилось? — Он повернулся к Амелии.

— Ничего не случилось. Может быть, впустишь меня?..

Доусон посторонился, и Амелия, с признательностью кивнув полицейским, которые сопровождали ее от са́мой Сент-Нельды, решительно шагнула в номер и плотно закрыла за собой дверь. Защелкнув замок, Амелия повернулась к Доусону.

— Ну, что скажешь?

— Я думал, это коридорная служба, — пробормотал он.

— Ты разочарован?

— Удивлен. А где Хантер и Грант?

— Я оставила их в коттедже. Думаю, они в хороших руках, так что за них я могу не волноваться. Хантер и Грант очень подружились с женщиной из полиции, которую прислали нас охранять.

На этом разговор прервался. Амелия некоторое время ждала, не добавит ли он еще что-нибудь, потом шагнула в комнату и огляделась. Увидев серебряное ведерко, в котором — в давно растаявшем льду — плавала бутылка с шампанским, она прищурилась.

— Празднуешь? А что именно, если не секрет?