Кэтрин Уэбб - Незримое, или Тайная жизнь Кэт Морли

Когда она открывает глаза, Робин Дюрран подтягивает и застегивает брюки, тяжело дыша. Теперь у него на груди и на лбу блестит пот. Эстер снова стоит на ногах, все еще у окна, сердцебиение медленно успокаивается, и от ледяного ужаса ее начинает мутить с каждой минутой все сильнее. Между ногами она ощущает резкую, жгучую боль, что-то стекает у нее по ноге. Она касается ноги пальцами, видит кровь, смешанную с чем-то еще, с какой-то странной субстанцией. Робин смотрит на нее, резким движением заправляя рубашку.

— Идите в постель, Эстер. Альберту придется сегодня самому о себе позаботиться, — произносит он нетерпеливо.

Эстер чувствует комок в горле. Медленно, потому что конечности отказываются слушаться ее, она запахивает халат, нашаривает пояс. Все это время она пристально глядит на него широко раскрытыми глазами, мысли пускаются вскачь. Робин замечает это выражение — недоумения, потрясения. Он насмешливо закатывает глаза, затем подходит, снова касается ее лица:

— Все хорошо, Эстер. Никто никогда не узнает. Это вполне естественно, и это не преступление! Ступайте к себе и ложитесь спать. Я не скажу ни единой живой душе, клянусь. — Он произносит эти слова со скукой, словно втолковывая ребенку.

Эстер понимает, что для него она только слабое существо, дурочка, которую можно использовать в собственных целях. Эстер отворачивается от него. Теперь она способна сдвинуться с места, хотя и медленно, неловко, на онемевших ногах. Она осознает, что не может возложить всю вину на него. Эстер выходит из комнаты, и глаза у нее неподвижные и пустые, как у сомнамбулы. Она размеренно, тихо поднимается по лестнице, и тяжесть вины с каждым шагом давит на нее все сильнее.

Теперь, когда решение принято, когда они обо всем договорились с Джорджем, Кэт сгорает от нетерпения. Ей отчаянно хочется бежать, сесть с ним в поезд и уехать на побережье. И не на полдня — то свободное время, какое положено ей раз в неделю, и не на единственный бесценный день, который она может взять раз в два месяца. Но на два, на три, на четыре дня — сколько им захочется. Провести это время у серебристо-серого моря, распростершегося до горизонта, ощущая на коже привкус соли. Она подумывает над тем, что стоило бы как-то предупредить Эстер. Однако затем Кэт вспоминает, как Эстер нарушила обещание — не дала ей сходить к Джорджу, — вспоминает вышитый девиз, который висит на стене в комнате: «Достоинство слуги — в смирении». «Значит, во мне его нет», — думает она с мрачным удовлетворением. Слова всплывают в памяти, отчего на ее лице отражается отвращение и сердце ожесточается против жены викария. Пусть однажды утром она обнаружит, что на столе нет завтрака, пусть хоть раз в жизни ударит пальцем о палец. Однако Кэт, когда по вечерам она подает обед, трудно сердиться на эту женщину. Под глазами на осунувшемся лице Эстер темные круги, веки покраснели. Она выглядит несчастной и совершенно беспомощной. Кэт с трудом подавляет в себе тревогу, нежданное желание расспросить, узнать, в чем причина ее горя.

В конце концов она говорит себе, что все равно ничем не смогла бы помочь Эстер, даже если бы знала, что ее тревожит. Она служанка, недочеловек. Не личность и не друг. Ночь снова душная, теплая, насыщенная ароматами, ветерок такой нежный — он, словно пальцы любовника, прикасается к ее рукам, пока она стоит, курит и дожидается появления Робина Дюррана. Ждать долго не приходится. Все, что ей теперь требуется, когда она хочет с ним поговорить, — перехватить его взгляд во время обеда. Пока он идет к ней, она сбрасывает туфли, чувствуя под ногами нагретые кирпичи двора, а между ними пружинистые комки мха, словно обрывки ковра. Все кажется более реальным теперь, когда она скоро будет свободна. Все кажется более живым и ярким.

— Ну что? Как дела у моей дорогой модели и музы? — спрашивает Робин, закуривая сигарету: он стоит как школьник, сунув руку в карман, отчего задирается пола пиджака.

— Робин, я ухожу. Если вам нужны еще фотографии, поторопитесь. Лучше завтра или послезавтра.

— Что значит — завтра или послезавтра? Теософское общество еще не решило, что делать дальше, кого прислать… нельзя так быстро! Нам надо немного выждать… — Он хмурится.

— Нет, я ждать не стану. Я серьезно, господин теософ. У меня свои планы, и ради вас я не стану их менять, как бы сильно мне ни хотелось получить еще один гонорар. Завтра или послезавтра, — настаивает она.

— И все-таки, что значит «ухожу»? Куда уходите? Как это вы можете куда-то уйти, когда вы целыми днями у всех на виду, а по ночам вас запирают? — спрашивает он раздраженно.

— Найдется способ, — отвечает она и улыбается. В кармане у Кэт лежит отмычка, и ее тяжесть добавляет ей уверенности.

— Вы не можете уйти, пока я не буду готов! По-моему, мы заключили соглашение… По-моему, я вам велел…

— Мне надоело, что каждый что-то велит! Каким образом вы можете меня задержать? Начнете преследовать? Мой Джордж может одолеть любого в радиусе пяти миль. Только попробуйте меня остановить, и я всем расскажу о ваших фотографиях. Всем, кто захочет слушать, а я уверена, что такие найдутся. — Она придвигается к нему, медленно затягивается сигаретой, сверля его глазами. — Мне осточертело выслушивать приказания. От вас, от всех остальных. В общем, я вас предупредила. За оговоренную сумму я позволю вам сфотографировать меня завтра или послезавтра и впредь буду держать рот на замке. Это мое последнее предложение. Вы мне надоели. — Произнося эти слова, Кэт чувствует в себе твердую, почти осязаемую решимость. Она не позволит встать у нее на пути.

Робин тоже с минуту сверлит ее взглядом, но затем расплывается в широкой улыбке. Он негромко смеется, разворачивается на каблуках, задрав голову и взывая к небесам.

— Видит бог, я буду скучать без вас, Кэт! — говорит он. Кэт моргает, сбитая с толку. — Вы воистину глоток свежего воздуха. Какая жалость, что мы познакомились при столь странных обстоятельствах и что вы служанка. Мне кажется, мы могли бы стать друзьями, — говорит он, все еще улыбаясь ей.

Кэт на мгновение задумывается.

— Сомневаюсь, — произносит она наконец. — Вы лжец и лицемер.

— Что ж, ладно, Черная Кошка. Вы действительно упрямы, как кошка, и вами так же трудно управлять. В таком случае — послезавтра. На рассвете, в том же месте. Мы снова увидим элементаля, и мне придется прибегнуть к магии, когда они пришлют своего свидетеля, если они будут настаивать на использовании их пластин для камеры. Подменить пластины в темной комнате и — voilа! — вдруг восклицает он, широко раскидывая руки, словно фокусник. — Я их переиграю, вот увидите.

Кэт снова надевает туфли и давит окурок носком.