Инна Бачинская - Танец на тлеющих углях

– Ирина и второй банкир! Воробьев!

– Да. А лже-Григорьев – шестерка, ему такая комбинация не по мозгам, можешь мне поверить. Или есть еще кто-то третий – мозговой центр, который пока нигде не засветился. Ирина и партнер… скажем так, фавориты, а третий пока в тени. Знаешь, мне тут в одной книжке попалось… что-то вроде инструкции штатовских секретных служб – если существует много версий решения задачи, правильной, как правило, оказывается простейшая…

– Необязательно! – перебил Алик. – Это зависит от логики преступника, сам знаешь, сколько сейчас народу с вывертом.

Шибаеву было что сказать на тему логики преступника, но он только кивнул молча – спорить ему не хотелось.

– Ши-Бон, ты сказал, что убьешь его… что ты имел в виду? – осторожно спросил Алик. – Фигурально?

Шибаев рассмеялся:

– Успокойся, конечно… фигурально. Но сначала поговорю.

– Я все-таки не понимаю… почему он должен на тебя выходить!

– Потому что ему легче выйти на меня, чем мне на него. Он в тени, а я на свету. И, кроме того, его об этом очень попросят. А встретиться нам просто необходимо.

– Загадками говоришь, – обиделся Алик. – Зачем ему с тобой встречаться?

– Расставить точки над «i», как ты любишь повторять. Так что являться с повинной я пока не собираюсь.

– Что ты задумал?

– Как что? Дел непочатый край. Тебе, как порядочному человеку и адвокату, лучше об этом ничего не знать. На всякий случай, чтобы с чистой совестью откреститься в случае чего от… паршивого козла! А кроме того, весь наш треп носит гипотетический, как ты опять-таки любишь повторять, характер, и настоящая схема тут, возможно, и близко не стояла. – Шибаев с силой провел ладонями по лицу. Поднялся с дивана. – Ладно, давай ужинать! Что там у нас сегодня? Хочу мяса! Кстати, ты говорил, что одна твоя близкая знакомая в долгосрочной командировке в Египте, помнишь? Ключ от квартиры у тебя?

В дверь позвонили. Женщина вздрогнула и проснулась. Посмотрела на будильник на тумбочке около кровати. Одиннадцать утра. О господи, кого это несет с визитами в такую рань? Она засиделась вчера с эскизами для детской книжки о добром драконе, думала поспать подольше, и неожиданный звонок разбудил ее. Она лежала, не двигаясь, надеясь, что незваный гость уйдет, но тот все не уходил и звонил – раз, другой, третий. Она поднялась наконец, натянула на себя халат и побрела в прихожую. Заглянула в глазок. Перед дверью стояла женщина со смутно знакомым лицом. «Кто?» – спросила хозяйка. «Из издательства. Просили передать материалы», – ответила женщина и для вящей убедительности подняла папку с бумагами. «Какие еще, к черту, материалы?» – бурчала хозяйка, открывая дверь.

Женщина вошла, протянула папку. Хозяйка взяла машинально, с недоумением всматриваясь в лицо курьерши.

– Кто вы? – спросила она, отступая назад. – Что вам нужно? Это… ты?

Больше ничего сказать она не успела. Курьерша нанесла ей удар кулаком в лицо, а когда она закрылась руками и вскрикнула, с силой толкнула в глубину прихожей и пнула ногой дверь. Звук захлопнувшейся двери был последним звуком, который услышала в своей жизни упавшая художница…

…Погибшую звали Елена Рубан. Работала она художником-иллюстратором в местном издательстве «Арт нуво». Она сидела на диване и смотрела на капитана Мельника широко раскрытыми глазами. А он, в свою очередь, смотрел на нее. Все было знакомо ему до последней детали. Раскрашенное грубо лицо – все той же помадой, французской, кричаще-красной…. Выстриженные пучками волосы. Витой шнур на шее. Все как и раньше. Те же злоба и ненависть убийцы…

Молодая, одинокая, веселая, хороший товарищ, как сообщили капитану Мельнику сослуживцы. Прекрасный человек, добрая, помогала, когда погиб муж, сообщила сестра Софья. Заплаканная, страшная, она смотрела на капитана Мельника и все время повторяла:

– Господи, за что?

Смерть – дело серьезное. С возрастом человек начинает понимать, что важно не только то, как ты жил, но и то, как умер. В смерти должны быть достоинство и покой. В смерти трех женщин достоинства не было. А было то, о чем стыдно говорить, о чем долго еще будут шушукаться соседи и знакомые. Убийца не только лишил их жизни, он лишил их чести и закричал на весь мир: «Шлюха! Дрянь! Грязная потаскуха!»

Убийца надругался уже над трупами, а это довольно необычно и с этим капитан Мельник в своей практике не сталкивался. Преступник не искал сексуального удовлетворения, убийства эти вовсе не носили сексуального характера. Убийца был нацелен только на уничтожение жертвы. Но он преследовал еще одну цель. Осквернение.

И действовал он по определенной схеме. Жертва сама впускала его в квартиру. Вероятно, они были знакомы. То ли каждый раз он применял некую безотказную уловку. Люди, как правило, доверчивы. Хотя знают, что доверять сейчас никому нельзя. И по телевизору стращают, и листовку даже выпустили городские власти – не открывать дверь никому! Ни сантехнику, ни страховщикам, ни даже полиции. Требовать удостоверение.

Внутреннее чутье подсказывало капитану Мельнику, что убийца немощен и слаб. Он не мог представить себе здоровенного мужика, раскрашивающего лица своих жертв. В этом ритуале заключалось что-то гадкое, мерзкое. И опыта у него тоже не имелось, казалось капитану. Убийство актрисы было его первым преступлением. Он создал стереотип и не собирался отступать от него. Двух женщин он задушил шарфами, которые, скорее всего, принес с собой. Третью – витым шнуром – таким связывают портьеры, тоже прихваченным с собой, – ни к чему в квартире он не подходил. Наверное, у преступника закончились шарфы…

И злоба! Он подыхал от злобы! Капитан Мельник представлял себе, как он с силой тычет губной помадой в лицо жертвы, размазывает ее, оставляя ошметки краски. Захватывает пряди волос и срезает их ножницами, бросает на пол и топчет ногами…

Большинство серийных убийц, как правило, сексуальные маньяки. Здесь же налицо какая-то другая мотивация. Чем-то они ему не угодили, эти женщины. Чем-то они перед ним провинились. Что-то объединяло всех трех в глазах убийцы. И что-то объединяло их с ним. И это «что-то» необходимо найти…

Капитан Мельник знал, как трудно поймать убийцу, не имеющего ничего общего с жертвой, который действует по лишь одной ему понятной логике. Если его и ловят, то чаще всего случайно.

Сестра третьей жертвы, рыдая, рассказала, что Леночка помогала ей, когда погиб ее муж, военный летчик. Два года назад. И теперь снова горе в семье. Она убеждена, что никого у Леночки не было – она бы узнала первой. Не было, не встретился. Сейчас трудно найти хорошего человека. Невозможно…

Знакомые? Есть, конечно. Сослуживцы, бывшие соученики. Вот недавно собирались… Леночка прямо светилась вся, когда рассказывала. Подруги? Не было подруг. Времени не оставалось на дружбу. Она жила работой. Да еще и подрабатывала – то детский праздник оформляла, то школьную наглядную агитацию. Она как-то больше была связана с детьми, хотела своих, даже без мужа. Любила племянников, баловала их подарками.