Инна Бачинская - Танец на тлеющих углях

– А то! – ответил эскулап оптимистично. – Починим по первому классу!

Он деловито смахнул журналы с кофейного столика и принялся доставать пузырьки и пластиковые упаковки из своей спортивной сумки. Он промывал рану, ловко промокая кровь салфетками, которые бросал в богатое, с золотым узором фарфоровое блюдо на полу. Блюдо достал из серванта Алик, не найдя на кухне таз. Заливал ее растворами, ловко выхватывая нужный пузырек из батареи стоявших на столике. В комнате резко запахло больницей. Шибаев морщился от боли, кусал губы и сжимал кулаки.

– Ну-ну, не так уж и больно! – приговаривал жизнерадостно доктор. – Для такого крутого парня! Под местным всегда чувствительно, а мы сейчас чуток добавим!

Когда доктор принялся накладывать швы, Алик, не выдержав, тихо уполз в ванную комнату, где его стошнило.

На десерт Славик сделал Шибаеву два укола, для чего тому пришлось повернуться. Он с трудом сдержал стон.

– Все! – объявил врач. – Финита. Теперь – постельный режим. Могу прислать сестричку.

– Не надо, – сказал Шибаев, с облегчением закрывая глаза.

– Антибиотики каждые четыре часа. Я оставлю. Если откроется кровотечение или поднимется температура, немедленно в стационар. Алик знает мой номер. Но не должно бы. Хотя всякое бывает. Вам крупно повезло, отделались царапиной. Нож – дело опасное, вы уж постарайтесь последить за здоровьем. Это что – случайные хулиганы или издержки профессии? Алик сказал, вы частный детектив.

– Хулиганы, – ответил Шибаев. После уколов ему хотелось спать. Но Алик только сейчас начал приходить в себя.

– Спасибо, доктор! – прочувствованно сказал он. – Я ваш должник. Развод или что… всегда пожалуйста, с дорогой душой! Как родному! А как насчет… этого самого? Перекусить?

– Перекусить за здоровье пациента – святое дело, – не стал чиниться доктор, отставляя спортивную сумку, которую уже держал в руках.

Дальнейшие события ускользнули из сознания Шибаева. Последнее, что он запомнил, – как хватает Алика за руку, заставляет нагнуться и что-то шепчет ему на ухо. Алик кивает.

Через минуту Шибаев крепко спит…

…Из сна его вытолкнул телефонный звонок. Он посмотрел на часы. Половина четвертого. Ни Алика, ни доктора в комнате уже не было. Рядом с диваном, на котором он лежал, горел торшер. На столике – стакан воды, предусмотрительно оставленный Аликом. Телефон продолжал звонить. Шибаев, хватаясь одной рукой за спинку дивана, а другой за грудь, стал подниматься. Он дотянулся до телефона, чутко прислушиваясь к своим ощущениям, приложил трубку к уху.

– Сашенька! – резанул его крик Ирины. – Сашенька, он опять звонил! – Она вдруг захохотала страшно и пронзительно. – Сашенька, он хочет денег! Он сказал, что все знает! Он говорил, что я… потаскуха и дрянь! Что я убийца! Я боюсь его! Сашенька, ты не можешь приехать?

– Ирина, послушай! Ирина! – напрасно кричал он в трубку. Она не слышала его и продолжала рыдать. – Ира! – рявкнул он, и она вдруг замолчала, только всхлипывала негромко. – Ты меня слышишь?

– Слышу…

– Успокойся, родная. Успокойся. Ты же знаешь, что он звонит по ночам, надо было отключиться. Не бойся, он больше не позвонит. А завтра мы что-нибудь придумаем… Ты меня слышишь? – Он говорил и говорил, стараясь успокоить ее интонацией и словами.

– А ты не можешь приехать?

– Ирочка, у меня в семь важная встреча, – соврал он. – Сейчас четыре, уже утро. Включи свет в квартире, во всех комнатах, слышишь?

– А если он придет сюда? Я боюсь!

– Он не придет. Ему нужны деньги, это самое главное. Сколько он хочет?

– Пятьдесят тысяч евро.

– Скромно, я бы сказал. А что у него есть на продажу?

– Он сказал, кассета!

– Мы с ним разберемся, – заявил он озабоченно. Ему показалось, что открылось кровотечение и кровь снова толчками выливается из раны. Он попытался рассмотреть повязку – она была чиста, крови – никакой. У него кружилась голова и дрожали колени. Не то от слабости, не то от лекарств, которых не пожалел Аликов доктор. Он навалился плечом на стену, боясь упасть. Каждое слово давалось ему с трудом. Язык был сух и жесток, как наждачная бумага.

– Саша, что случилось? – спросила она вдруг. – У тебя все в порядке?

– Конечно, в порядке. Что со мной может случиться? Спал, видел сон, а тут вдруг звонок.

– Хороший сон?

– Хороший.

– О чем?

– Не помню, но знаю, что хороший. И ты ложись, ладно? Иди умойся, можешь принять душ и марш в постель. Поняла? Поспи хоть немного. Я приду завтра. А ты выпроводи свою Гелю и приготовь обед. А то я все время хожу голодный.

Он доковылял до дивана, осторожно прилег. Протянул руку за стаканом, отхлебнул и чертыхнулся. Это была не вода, а водка.

Сэм привез продукты. Выгружал из багажника, таскал в дом.

– Чего стоишь? – сказал он Васе, который застыл на крыльце, наблюдая за разгрузкой. – Помогай!

Вася медленно подошел. Выглядел он странно.

– Что? – спросил Сэм, почуявший неладное. – В чем дело?

– Сема, ты брал картины?

– Какие картины? – не понял тот.

– Рудницкого!

– Что значит брал?

– Их нет!

– Что значит… – начал было Сэм и тут же бросился в дом. Рванул дверцу шкафчика, где лежали тубы. Там было пусто. – Что за черт! – Не веря глазам, он пошарил рукой по верхней полке, потом по нижней. – Куда же они делись? – Он вопросительно смотрел на Васю. – Может, ты убрал?

– Я их не трогал, – ответил Вася.

– А куда же они делись? Я прекрасно помню, что клал их сюда неделю назад. И с тех пор… Подожди! – Он задумался, уставившись невидящим взглядом на Васю. – Может, в спальне?

Он метнулся туда. Вернулся через пару минут, покачал головой. Они смотрели друга на друга. Вася – печально и растерянно. Сэм – соображая, работа мысли читалась на его лице.

– Кто тут был?

– Татьяна убирала вчера. Если ты думаешь…

– Я пытаюсь понять.

– Она все время была на виду. И мальчик…

– Какой мальчик?

– Она приходила с племянником, сыном сестры. Не с кем оставить было.

– Может, он? Большой?

– Лет семи. Нет, он играл во дворе.

– Он мог спрятать их где-нибудь! В сарае!

Сэм побежал в сарай. Вася пошел за ним. Следом, возбужденно лая, запрыгал Кубик.

Вася не понимал, зачем прятать картины в сарае. В отличие от Сэма он сразу принял исчезновение полотен. Ему даже стало казаться, что они и должны были исчезнуть, – в глубине души он испытывал неловкость от всей этой затеи с несуществующим художником. Он испытывал стыд перед Всеволодом Рудницким, хотя и отдавал себе отчет, что чувство это вполне иррациональное.

Сэм бушевал в сарае. Чертыхаясь, разбрасывал поленья, ящики, сломанные стулья и табуретки. Он и сам не очень верил, что картины там, но его деятельная душа требовала действий. Он вышел из сарая весь в пыли и паутине, посмотрел на Васю. Перевел взгляд на дом.