Татьяна Устинова - Всегда говори «Всегда» – 4

– Тьфу, зря, наверное, – тут же спохватилась она. – Такая улика!

– И без нее улик хватает, – зло прищурилась Надя. – Сейчас же иду в полицию! Заявление писать! Приметы давать!

Она решительно встала.

Слава богу, паспорт оказался на месте, в комоде, под стопкой белья.

– Надюш, а после полиции сразу заберем Димку у Ангелины, и ко мне, ладно? – предложила Ольга, обводя глазами разгромленную ворами комнату. – Пока суд да дело… Не хочу тебя здесь оставлять.

– А я и сама не останусь! – топнула ногой Надя. – Мне этим воздухом противно дышать!

– Ну, тогда собирай вещи.

– А мне и собирать нечего, – Надька грустно улыбнулась. – Ничего не осталось.

– Значит, новое купим! – весело откликнулась Ольга.

– А куда деваться? Не ходить же голой…

Ей показалось, что сейчас она бы очень понравилась своему Димке – веселая, решительная и полная желания обновить гардероб.

«Сережа, ты должен меня понять. Прости! Я люблю тебя».

Сергей весь день перечитывал записку.

Особенно – последние три слова.

Может быть, и стоило устроить этот никчемный, глупый скандал, чтобы заполучить доказательство Ольгиной любви в письменном виде. А потом – перечитывать его каждые десять минут. И, окрыленному, совершать невозможные, казалось бы, дела…

Найти участок земли под детский дом, например. Такой, какому олигархи бы позавидовали. И плевать, что здесь бизнесмены собрались строить коттеджный поселок. Утрясем. Разрулим. Ничего невозможного нет, когда тебя в кармане у сердца вдохновляет такая записка.

Когда Юрка, крякнув и почесав затылок, железно пообещал «утрясти» и «разрулить», Сергей заехал в детский дом за Мариной и Ванькой – главным вдохновителем идеи.

– Ну? – спросил он их, показывая несколько гектаров земли, прилегающих к первозданно зеленому молодому березняку. – Как вам? Вот эту землю Юра поможет выкупить под стройку. Что скажешь, Марина? Ничего, что на окраине?

– Наш детдом сейчас в центре, – грустно усмехнулась Марина. – И что толку? А здесь – красота!

– Вань, ты как считаешь? – поинтересовался Сергей.

Ванька деловито считал шаги от березы к березе.

– А бассейн поместится? – недоверчиво огляделся он по сторонам.

– И бассейн, и большой спортзал, и компьютерный класс!

– Тогда, мне кажется, можно, – серьезно согласился Иван Петрович Голубев.

– Сереж, – в глазах Марины заблестели слезы. – Это серьезно?

– Неужели ты думаешь, я так развлекаюсь? – улыбнулся Барышев. – Серьезнее некуда.

Марина поднялась на цыпочки и поцеловала Сергея в щеку.

– Спасибо тебе.

– Юрке спасибо скажи.

Как всегда, при упоминании Градова Марина отвела глаза и покраснела.

Надо будет у Юрки узнать, какая кошка между ними пробежала. В конце концов, все эти недомолвки могут помешать совместной работе…

– Ну, значит, договорились. Я – в Москву, готовить проект.

Он достал телефон и набрал Ольгу.

– Оль, я завтра приеду, – не поздоровавшись, сообщил Барышев и, счастливо улыбнувшись, добавил: – С детьми!

Ольге даже говорить не пришлось, Надя по ее радостному лицу догадалась – Сергей приезжает.

– Мне, наверное, лучше вернуться к себе…

– Что за глупости! – возмутилась подруга, забрала у нее пакеты с вещами, только что купленными в бутике, свалила их на диван и повела Дим Димыча в детскую. – Живите, сколько понадобится.

– А если я не знаю, сколько понадобится? – Надя пошла за Ольгой, оглядывая полупустые, необжитые комнаты.

– Значит, столько и будешь жить! Димыч, тебе тут нравится?

Вместо ответа Димка залез на шведскую стенку и издал победный индейский клич.

– Не упадет? – встревожилась Надя.

– Маты внизу, – засмеялась Ольга. – Пойдем чай пить, Дим Димычу тут до вечера развлечений хватит.

Кухня тоже оказалась необжитой. Тут не чувствовалось Ольгиной руки, фантазии и ее любви к уюту. Мебель – только что из упаковки, на окнах жалюзи вместо портьер, и ни одной картины на стенах, ни одной безделушки, выдающей сущность хозяйки.

– Ну, как? Привыкла к новому дому? – спросила Надя, не понимая, почему Ольгина кухня до сих пор не стала шедевром.

– Привыкаю, – вздохнула хозяйка, разливая по чашкам крепкий свежезаваренный чай. – Еще очень многое надо доделывать. А делать ничего не хочется.

– Почему?

– Не знаю… – Ольга села, взяла крошечное пирожное, повертела его в пальцах и отложила в сторону. – Вдохновения нет…

Забыть не может, догадалась Надя.

Боится.

Да как же ей объяснить, что без оглядки на прошлое надо жить! Главное – есть для кого уют наводить, а остальное – бабские глупости!

А наутро дом наполнился суетой, детскими криками и полной неразберихой.

– Где сиреневый галстук? – вопрошал Барышев, мечась от шкафа к шкафу и доедая на ходу бутерброд.

– Сережа, ты, наверное, его в Новосибирске забыл… Зачем ты под диван лезешь?!

– А где мой ботинок? Там, в прихожей, только один…

– Господи…

– Мама! Димка в холодильник залез и изнутри закрылся! – закричал откуда-то Костик.

– Да я открыла его уже! – прозвучал из кухни веселый голос Нади. – И отшлепала!

– Мам! Костик в бутылку палец засунул и не может вытащить!

– Господи…

Ольга замерла посреди комнаты в растерянности, не зная, куда бежать и что делать – искать галстук, ботинок, кормить всех завтраком или доставать из бутылки Костин палец.

– Да разбил я уже! Бутылку! И палец вытащил…

И это еще Петьки с Мишкой нет…

На глаза попался мольберт с прикрепленной к нему бумагой. Рядом, на столе, стояли краски и кисточки, подаренные Леонидом Сергеевичем. Лист ватмана был приспособлен под палитру – кто-то смешивал на нем краски.

– Оль, ты опять рисовать начала? – сзади подошла Надя с перекинутым через плечо кухонным полотенцем и в Ольгином фартуке.

– Это не я… Маша! Маша, подойди ко мне!

Дочь подошла с ангельским личиком, опустив глаза в пол.

– Чья работа? – стараясь не закричать, спросила Ольга, указывая на мольберт.

– Моя.

– Маша, кто тебе разрешил брать мои вещи?

– Мамочка, ну ты же все равно не рисуешь… Тебе что, жалко?

– Мне не жалко. Но я не понимаю, как тебе пришло в голову взять чужие вещи без спроса?!

– Да какие же они чужие? Они твои!

Ольга не нашлась, что возразить. Тем более что в ванной закричал Костик:

– Я кран не могу закрыть!

– Так кисточки мыть надо! Они же засохнут! – подключилась к воспитательной беседе Надя.

– Я сейчас отмою! – Машка схватила кисти. – Мам, прости, я больше так не буду…

– Ладно… – Ольга забрала у нее кисти. – Я сама отмою. Покажешь, что нарисовала.

Маша улыбнулась, но тут же смутилась:

– А вы смеяться не будете?

– Не будем! – хором заверили ее Ольга с Надей.