Марина Крамер - Инкогнито грешницы, или Небесное правосудие

Собственная черствость давно уже не приводила Марину в ужас – она привыкла к себе, такой, и спокойно жила в ладу с собой. Но именно сейчас почему-то стало очень обидно за Хохла, вынужденного стать единственной жертвой тяжелого Марининого характера и чудовищного эгоцентризма и эгоизма.

Она накинула халат и пошла вниз. Обычно во время ссор Женька уединялся в маленькой комнатке под лестницей – там стоял диван и небольшое кресло. Егор, когда проектировал дом, планировал эту комнатку как место, где может оставлять свои вещи домработница. Но Сара не жила здесь, приходила раз в два дня, а потому ей комната не была нужна. Женька же и раньше, в России, уединялся в подобном помещении, когда был уже не в состоянии видеть Марину и сносить ее капризы. Так было и сегодня. Из-под двери в коридор пробивалась узкая полоска тусклого света от небольшого бра над диваном. Марина постучала и, не дождавшись ответа, толкнула дверь, и вошла. Хохол полулежал на диване, закинув руки за голову. На полу красовалась полная окурков пепельница, небольшое окошко почти под самым потолком было открыто, и в комнатке стоял невыносимый холод, но Женька этого не замечал. Он смотрел в потолок и не переменил позы при появлении Марины. Она прошла к дивану, села на край и положила узкую ладонь на обнаженную грудь мужа, покрытую татуировкой и шрамами от ранений.

– Женя…

– Зачем пришла? – не меняя позы и не глядя на Коваль, хрипло спросил Хохол.

– Я…

– Ты поставила мне условие – ну, так теперь жди, что я решу. И не бегай сюда, не тереби меня.

– Ты меня гонишь?

– Нет. Это ты гонишь – и не меня, не себя. Просто гонишь – и все. Даже не думая, какую боль причиняют твои слова кому-то. Мне, например. Что тебе опять неладно, Коваль? Чем я на этот раз не угодил? Отодрал не так? Ну, скажи – исправим.

Марина вспыхнула, хотела размахнуться и дать ему пощечину, но потом вдруг осеклась, поняв: на этот раз может получить в ответ. Что-то в тоне Хохла ясно об этом сказало…

– Женя… зачем ты так? Разве дело в этом? – она спрятала лицо на его груди и обхватила мощный торс руками. – Мне трудно, понимаешь? Я не понимаю, чего хочу, как жить дальше. А ты вместо помощи устраиваешь мне игры в молчанку.

– А я не психоаналитик. Я – зэк бывший, мне ваши душевные тонкости до одного места, – ровным голосом проговорил он. – Ты для себя реши – нужен тебе кто-то или нет. А то я вот вижу, что мы с Грегом тебе только обуза, помеха. Вот и рвешься ты на части – вроде как надо быть женой и матерью, а душа-то другого просит.

– Ты что говоришь-то?! Как можешь?!

– А вот как вижу, так и говорю. Что – не по вкусу? Не-ет, ты уж послушай, дорогая, сама хотела.

Хохол сел, придерживая, однако, Коваль, чтобы не соскользнула, не расцепила руки, устроил ее у себя на коленях, набросил на спину плед и продолжил:

– Ты несколько лет старалась играть роль, которая тебе не по характеру, Маринка. Это как жить в коже чужого размера – или съежиться до нужного, или распрямиться и разорвать. Ну, ты съежиться не умеешь, стать не та – вот и разрываешь, потому что терпеть тесноту уже сил нет. Ну, другая ты, не такая, как все – что ж мне тебя за это – убить? Не умеешь ты быть женой, матерью – хотя и неплохо у тебя это выходит, чего уж. Но тебе самой в этом некомфортно, тяжко. Ты мучаешься, нас мучаешь. Всем плохо. Ну, что я должен сделать, как решить? Иди, поживи одна. Без нас. Тебе так будет легче.

Марина отпрянула от него, оттолкнулась руками от груди.

– Ты что?!

– А что? – спокойно переспросил Хохол. – Не нравится? Ты ж этого хотела – свободы. Так на, бери. Пользуйся.

– А… вы? Ты, Грег?

– А мы не пропадем. Ты просто знай, мы у тебя всегда есть и будем. И если тебе станет невмоготу – у тебя есть дом, куда ты можешь вернуться и где тебя всегда будут ждать. Всегда. И я, и Грег.

Марина заплакала. Она не могла понять, что происходит с ней, почему она так упорно стремится остаться одна, зачем ей это одиночество. И в чем виноваты муж и сын. У нее не было людей ближе, чем Женька и Грег, но даже их она ухитрялась обижать и отталкивать. Ладно, Хохол – мужик, он поймет, уже понял – но Грег? Как объяснить ребенку эти вот материнские «терзания» и поиски себя? Как он воспримет очередной отъезд? Все это давило на Марину с такой силой, что ей казалось – еще минута, и она просто расплющится от этого невыносимого давления. И вот это христианское всепрощение и понимание Хохла оказалось дополнительным источником давления. Лучше бы он кричал, бесновался или ударил ее – чем вот этот ровный тон, простые и доходчивые фразы и готовность сидеть и ждать, когда же неугомонная супруга наиграется и вернется домой. Лучше бы он ударил ее, чем это…

– Ну, что ты себе так сердце рвешь, скажи? – поглаживая ее по голове, проговорил Женька. – Разве я тебя в чем-то обвиняю? Нет же. Ты просто другая, котенок, не можешь ты просто жить, не умеешь. Тебе трудно. А я хочу, чтобы было легко. Всю жизнь свою стремлюсь к тому, чтобы тебе было хорошо – а выходит, не сумел. И ты мучаешься рядом со мной. Знаешь, Маринка… если хочешь, давай разведемся.

И вот тут она не сумела уже сдержаться, ударила его по щеке, не думая о последствиях. Своими словами Хохол обидел ее, позволил себе усомниться в том, что она по-прежнему его жена.

– Сволочь! – зашипела она ему в лицо. – Какая же ты сволочь, Хохол! Когда я выходила за тебя, то сказала – это на всю жизнь, навсегда – и носить я буду твою фамилию потому, что хочу этого, а не потому, что «так положено»!

Она хотела встать и уйти, но он не дал, рванул к себе, резво развернувшись на диване и подминая Марину под себя.

– Куда наладилась?! Не хочешь развода – не будет его. Но ты все равно попробуй пожить без нас. Я никуда не денусь, всегда буду ждать тебя, ты это знаешь. Нет у меня никого – и это тебе тоже известно. Только ты… всю мою жизнь – одна ты.

– Тогда зачем ты меня гонишь? Не боишься, что уйду? – она лежала под его тяжелым телом и не делала попыток освободиться – почему-то именно сейчас ее охватило чувство полной защищенности и уверенности в завтрашнем дне. Дне, который ей не придется проживать без Хохла.

– Боюсь. И ты, скорее всего, уйдешь. И даже воспользуешься свободой и попробуешь что-то на стороне. Но потом ты вернешься ко мне, – сказал Хохол со спокойной уверенностью, у Марины даже дыхание перехватило.

– И ты что же?..

– Я буду ждать.

Шок, вызванный фотографией, прошел, и Виола смогла относительно нормально соображать. Как в воду смотрела, когда говорила Марине о том, что и на нее началась охота. Сперва застреленный водитель и пробитые колеса машины, теперь вот это.

Начальник городской милиции Грищук днем приехал к зданию больницы лично, осмотрел пулевое отверстие в лобовом стекле, долго сидел на корточках около пробитого колеса, ковыряя что-то ногтем, потом, отряхнув руки, пробормотал: