Екатерина Гринева - Искуситель, или Весь мир к моим ногам

– Она выходила из запоя и была вроде нормальная. Но такие периоды недолго длились. Она умела убедить окружающих, что она – как все, обычная женщина. А насчет того парня… О ребенке он все спрашивал: что и как? Куда он делся? Что с ним? А я что сказать могу: Ирка пропала с ребенком… Вот и все… Больше ничего не знаю…

– Как выглядел тот человек?

– Как? Да бандит бандитом. Рожа бандитская. Поэтому и не понравился он мне. Я таких сразу вижу насквозь, в какую бы одежду они ни рядились и кем бы ни прикидывались. Понимаешь меня, милая? Когда проживешь столько, сколько я, – в людях поневоле разбираться научишься… Это по молодости все хорошими да добрыми кажутся.

Словоохотливость бабки начинала уже действовать на нервы.

– Какие-нибудь приметы у бандита есть? – спросил Витя.

– Приметы? – бабка пожевала губами. – А какие приметы?

– Ну… шрам на щеке или пятно родимое. Может быть, прихрамывал или заикался? Блондин, брюнет.

– Волосы длинные, не светлые, не темные. Глаза не помню какие. Разбойничьи. А на мизинце – сустав отрублен.

Я чуть не грохнулась в обморок. Потому что этот мизинец и русые волосы могли принадлежать только одному человеку – Паше Сигаре. Витя понял мое состояние и похлопал меня по плечу.

– Хозяйка, воды можно холодненькой? Женщине от жары сейчас плохо станет.

– Квасок будешь? Он у меня только что из погреба.

Я с жадностью выпила холодного кваса.

– А еще о чем он вас расспрашивал?

– Вроде все. Если что и запамятовала… то не по своей вине. С годами голова слабеет – все не упомнишь. Бывает, человек здоровается, а ты не помнишь, кто это. Одним словом, cтарость… У меня склероз потихоньку с пятидесяти лет стал прогрессировать. На заводе химикатов всю жизнь проработала – отсюда и проблемы со здоровьем.

Я поняла, что пора уходить.

– Ирина не говорила, куда собирается уехать, планы какие строила? – с надеждой спросила я, помня о том, что задавала те же вопросы двадцать лет назад.

– Ничего не говорила, похоже, все внезапно случилось. А что и как – не знаю.

В горле снова пересохло. Я стиснула руки.

– Ирка ребенка Чистяковой Ольги растила. Хорошая девушка была. Да не повезло ей, родила от кого-то, а он, подлец, бросил. И отец слишком рано на другой женился. Я пару раз видела Ирку с Адой; еще подумала, что та собирается ребенка на Аду скинуть – самой-то надоел. Но Ада не из таких – ради чужих не переломится… Стерва настоящая. Всякое про нее рассказывали, но хорошего ничего. Зав. главврача она работала в нашей больнице. А сейчас сама в больнице лежит. Парализовало ее после смерти сына, наркомана этого. Теперь чуть ли не каждый месяц в больнице лежит. Ухаживать-то за ней некому. А там хоть присмотрят. Связи остались – вот и лежит в больнице, как в санатории.

Внутри все захолодело. Ада – Ирка. Ирка – Ада… Может, Ада была в курсе Иркиного исчезновения. Одно упоминание об Аде отдалось неприятным прострелом в позвоночнике. Как же я ненавидела эту женщину. Сейчас я даже удивилась этому вплеску ненависти. Говорят, старая любовь не ржавеет, получается, что ненависть – тоже. Стоило мне вспомнить, как она издевалась надо мной, обзывала, попрекая куском хлеба, так захотелось бежать отсюда, прочь из этого города, c которым у меня связано столько неприятных воспоминаний!

– Спасибо за рассказ. Мы пойдем.

– Заходите, если что… Может быть, еще что-то вспомню, – cказала бабка, явно рассчитывая на деньги.

Когда мы вышли на асфальтированную дорогу, я сказала Вите:

– Хорошо бы зайти в кафе и выпить водки. Мне совсем плохо. Слишком уж странная связка вырисовывается: Паша Сигара и мой пропавший ребенок. А вдруг они его нашли? Или еще разыскивают, как и я… Господи, голова кругом идет от этих вопросов… Как ты думаешь, Витя, он жив?

– Не знаю. Не хочу вселять ложных надежд и неоправданных обещаний.

– Понимаю, – кивнула я. – Мы стоим у симпатичного кафе под названием «Василек». Почему бы нам не зайти туда?

В кафе я выпила две рюмки водки и с трудом съела овощной салат.

– Странное дело, я так ее ненавидела, но думала, что с годами это чувство прошло. А сейчас я понимаю, что нет. Если бы ты только знал, какой стервой она была. Хладнокровной, расчетливой. Как она вытесняла меня из сердца отца и старалась прописать там своего Ромочку. И как я переживала по этому поводу, не спала ночами. Могла просто с ума сойти от этого! Мне страшно, – я сжала руку Вити. – Когда Валентина упомянула об Аде и Ирке, меня просто жуть охватила. Эта женщина ничего не делает просто так. Она все делала с дальним прицелом.

– Тогда самое время нанести ей визит.

– Я тоже об этом подумала. – Я взяла вилку и стала выписывать на красно-белой клеенке вензеля. – Но мне не по себе и страшно. Страшно встретиться со своим прошлым… Я боюсь встретиться с ней. Но понимаю, что надо.

Мы расплатились и покинули кафе.

Было уже около трех часов пополудни. Я шла медленно, с трудом передвигая ноги.

– Может быть, посидим? – предложил Витя, обхватывая меня за плечи. – Ты, старушка моя, едва бредешь… Если мы пройдем вправо еще метров двадцать, то выйдем к реке. Ты не забыла?

– Нет. Некогда мне рассиживаться. Нужно с Адой поговорить, – буркнула я.

Витя поднял вверх руки.

– Воля женщины – закон. Я же о тебе пекусь.

– Я все понимаю, Вить, прости. Просто я сама не своя перед предстоящей встречей. Лучше бы ее и не было.

Больница находилась на окраине города. Здание, в котором она располагалась, было ветхим и с пятидесятых годов прошлого века, по-моему, вообще не ремонтировалось. Дом был выкрашен блекло-розовой краской и еще издали производил уныло-убогое впечатление.

На первом этаже охранник нас спросил, куда мы идем и к кому. Мы ответили, и проходившая мимо женщина в белом халате, cказала, что Ада Чистякова на улице.

Я шла по узкой дорожке и всматривалась в сидевших на скамейках. Я боялась, что пропущу ее.

Аду я узнала сразу. Она сидела в инвалидной коляске и смотрела перед собой… Седые волосы. Сжатые губы. Даже сейчас в несчастье и болезни она была надменной и обособленной. Мы подошли, и я окликнула ее. Она вскинула глаза и уставилась на меня:

– Ты?

– Да, Ада Игоревна. Это я. Ольга.

– Что тебе надо? Я тебя не звала! Пришла полюбоваться на мою немощь? Это тебе нужно?

– Нет, – я покачала головой. – Не это. Мне нужно, чтобы вы ответили на один вопрос…

– Кто тебе сказал, что я вообще буду с тобой разговаривать!

В ее черных глазах плескались молнии. Я опустила взгляд и обратила внимание на ее руки с набухшими венами.

– Пришла на старую бабку посмотреть? Любуйся! У меня горе: сын умер. И ты пришла меня добивать?

Я сдержалась.

– Я хочу услышать от вас о моем сыне.