Маргерит Дюрас - Английская мята

– Да, пожалуй. Мне бы хотелось, чтобы вы пошли до конца и высказали все, что у вас на уме. Я готов поверить всему – не только о других, но и о себе самом.

– Думаю, вам хотелось избавиться не только от Клер, но и от Марии-Терезы тоже – по-моему, на самом деле вы хотели, чтобы из вашей жизни исчезли обе эти женщины, вы хотели остаться в одиночестве. Должно быть, вы мечтали, чтобы наступил конец света. Вернее, чтобы началась новая жизнь. Но так, чтобы она досталась вам даром.

– Клер Ланн, скажите, вы давно живете в Виорне?

– С тех самых пор, как уехала из Кагора, не считая двух лет в Париже.

– После того, как вышли замуж за Пьера Ланна?

– Да, с тех пор.

– Детей у вас нет?

– Нет.

– Вы не работаете?

– Нет.

– А где вы работали в последний раз?

– Уборщицей в коммунальной школе. Убирала классы.

– Вы подтверждаете, что признались в убийстве своей кузины, Марии-Терезы Буске?

– Да.

– Вы также подтверждаете, что у вас не было сообщников, не так ли?

– …

– Я хотел сказать, вы действовали в одиночку?

– Да.

– Вы по-прежнему настаиваете, что ваш муж понятия не имел о том, что вы совершили?

– Откуда бы ему знать? Я разрубила ее на куски и вынесла из дому ночью, пока муж спал. Он даже не проснулся. Не пойму, чего вы от меня хотите.

– Поговорить с вами.

– Об убийстве?

– Да, об убийстве.

– Тогда ладно.

– Давайте начнем с ваших ночных прогулок между домом и виадуком. Вы не против?

– Нет.

– Случалось ли вам во время этих прогулок хоть раз кого-нибудь встретить?

– Я ведь уже говорила следователю. Один раз встретила Альфонсо. Это дровосек, он рубит в Виорне дрова.

– Да, я знаю.

– Он сидел у дороги на камне и курил. Мы поздоровались.

– В котором часу это было?

– Думаю, где-то между двумя и половиной третьего ночи.

– А он не удивился, увидев вас? Не спросил, как вы там оказались?

– Да нет, он ведь и сам сидел у дороги, так с чего бы ему спрашивать?

– И что же, по-вашему, он там делал?

– Не знаю, может, дожидался рассвета или еще что… Откуда мне знать?

– А вам не кажется странным, что он не задал вам ни единого вопроса?

– Нет.

– И вы не испугались, увидев его на дороге?

– Нет, куда мне было еще пугаться, я и так умирала со страху от того, что делала… Мне было так страшно в погребе, чуть с ума не сошла. А вы кто будете, другой следователь, что ли?

– Нет.

– И что, я обязана отвечать на ваши вопросы?

– Почему вы спрашиваете, вам не хочется отвечать?

– Да нет, я с удовольствием отвечу на любые вопросы про убийство… и про себя тоже.

– Вы сказали следователю следующее: «Однажды Мария-Тереза готовила ужин…» Вы не закончили фразы, и мне хотелось бы, чтобы мы продолжили ее вместе с вами.

– Это не имеет никакого отношения к убийству. Но я не против закончить ее вместе с вами.

…Она готовила ужин, мясо в соусе, пробовала соус, это было вечером, я вошла в кухню, она стояла спиной ко мне, и я заметила у нее на шее родимое пятно, вот здесь, видите?

А что они со мной сделают?

– Пока не знаю… И это все, что вы хотели бы рассказать о том дне?

– Да нет, что вы. Я бы еще много чего могла сказать. Когда она уже была мертвая, пятно оставалось все на том же месте, на шее. И я вспомнила, что уже видела его раньше.

– А почему вы рассказали об этом следователю?

– Потому что он хотел знать точные даты. Я попыталась припомнить, когда было то, когда это. А с момента, как я заметила это пятно впервые, и до того, как я увидела его во второй раз, наверное, прошло, несколько ночей, думаю, даже немало…

– А почему вы не закончили этой фразы, когда говорили со следователем?

– Да потому что это не имело никакого отношения к убийству. Я поняла это в середине фразы… спохватилась и замолчала.

– И когда же примерно это случилось?

– Если бы я знала, то не стала бы говорить об этом пятне. Во всяком случае, было еще холодно.

Я знаю, то, что я совершила, даже в голове не укладывается.

– А что, неужели вы раньше никогда не замечали у нее этого родимого пятна?

– Нет, никогда. Я заметила его потому, что она только что по-новому постриглась и прическа оголила ей шею.

– А эта прическа, она изменила и лицо тоже или нет?

– Нет, вот лицо не изменилось.

– Кто такая была Мария-Тереза Буске?

– Это была моя кузина. Глухонемая от рождения. Ей надо было найти какое-нибудь занятие. Работа по дому ей нравилась. Она была такая крепкая, сильная. И всегда всем довольна.

Мне говорили, что раз я женщина, то меня просто посадят в тюрьму до конца жизни. Выходит, все дни, что еще остались впереди, один за другим, мне придется провести в одном и том же месте – так, что ли?

– А как, по-вашему, если вас посадят в тюрьму, это будет справедливо или нет?

– Так ведь как посмотреть… Я бы сказала, скорей справедливо… А с другой стороны, вроде и не совсем справедливо…

– А почему вы считаете, что это не совсем справедливо?

– Да потому что я ведь им все рассказала, все, о чем меня спрашивали, и все равно ничего не изменилось. Теперь я поняла, что, промолчи я, результат был бы тот же самый, меня бы все равно упрятали за решетку.

– Скажите, а вы не считаете, что все это несправедливо в отношении вашего мужа? Я имею в виду, с вашей стороны…

– Да нет, вряд ли… Ведь все лучше, чем смерть. И потом…

– Что же еще?

– Я никогда особенно не любила этого мужчину, Пьера Ланна.

– Почему он пригласил к вам в дом Марию-Терезу Буске?

– Чтобы помогать по хозяйству. И еще потому, что это ему ничего не стоило.

– А разве не для того, чтобы стряпать?

– Когда он пригласил ее, нет, тогда он еще не знал, что она хорошо готовит. Потому что это ему ничего не стоило. Думаю, только позже он начал давать ей деньги.

– Вы все время говорите, будто ничего не утаили от правосудия, но это ведь не совсем так.

– Выходит, вы задаете мне вопросы чтобы выведать, чего я им не сказала?

– Нет. Вы мне верите?

– Хотелось бы. Я ведь почти все им сказала… разве что насчет головы… А когда расскажу и про голову, тогда будет совсем все.

– И когда же это будет?

– Сама не знаю. Во всяком случае, с головой я поступила так, как положено. Мне было ужасно тяжело. Похуже, чем со всем остальным. Даже не знаю, скажу ли я, где голова.

– А почему бы вам не сказать?

– Зачем?

– Закон требует, чтобы признание было полным и чистосердечным. А вовсе не потому, что, лишь обнаружив голову, можно окончательно установить личность убитой.

– Да и того, что уже нашли, должно хватить за глаза. Одни руки чего стоят, их ведь не спутаешь ни с какими другими. Если не верите, можете спросить у моего мужа. И потом, я же во всем призналась…