Татьяна Устинова - Всегда говори «всегда»

Ольга торопливо свернула рисунки в трубочку, затолкала за шкаф. Вытряхнула из обувной коробки, где у нее хранилась всякая ерунда – нитки, ножницы, изолента и другие вещи, которые могут пригодиться в хозяйстве, – бережно уложила туда карандаши и кисти. Коробку задвинула подальше, на нижнюю полку, к самой стеночке.

С тех пор Ольга полюбила воскресенья. Проводив Надежду, она доставала кисти и жадно, со страстью, рисовала весь день напролет.

…Весна пришла поздно, зато теплая и дружная. Снег стаял за несколько дней. В начале недели на дворе еще лежали грязные снеговые кучи, а к выходным на газоне уже пробивалась свежая травка. Фабричные принарядились, сменили темные зимние пальто на веселые плащики, самые смелые уже щеголяли в туфлях на тонкий чулок. Ольга перемыла в цеху окна, и теперь там даже по утрам было ярко, солнечно, и – странное дело! – входя туда со своим неизменным ведром и шваброй, Ольга радовалась этому солнцу, и утру, и весне. Она по-прежнему скучала по детям, она по-прежнему ни о ком другом думать не могла. И ночные кошмары никуда не делись, и слезы в подушку. Но она начала верить, что все еще может получиться. Что, может быть, ей удастся скопить денег, найти хорошего адвоката и добиться разрешения хотя бы видеться с детьми – о большем она пока боялась мечтать.

И совершенно неожиданно жизнь, повернувшаяся было совсем уж к лесу передом, а к Ольге – наоборот, начала ей улыбаться.

Ольгу вызвали в профком и предложили путевку в профилакторий – вроде как поощрение за отличную работу. Ольга подозревала, что без Надежды тут не обошлось, но та отнекивалась и делала такие невинные глаза, что Ольга в конце концов от нее отстала.

В профилакторий она не поехала, конечно. Путевку давали бесплатную, но две недели отдыха никто ей оплачивать не будет. А Ольге позарез были нужны деньги на адвоката. Она ужималась, как могла, экономила на еде, штопала дыры на колготках, мыла голову детским мылом, потому что оно самое дешевое, а из транспорта пользовалась только бесплатной фабричной развозкой. Но скопить все равно удавалось мало. Пачка купюр, запрятанная в шкафу под стопкой белья, оставалась до обидного тоненькой. Каждый раз, пересчитывая свои накопления, Ольга тяжело вздыхала, прикидывая, сколько времени понадобится, чтобы набрать нужную сумму.

Однажды она чуть не сошла с ума, не найдя денег в привычном месте. Ольга металась по общежитию с дикими глазами, выпытывала у вахтера, кто входил, но вахтер, конечно, никого подозрительного не видел. Когда Надежда вернулась со смены, Ольга в три ручья рыдала, зарывшись в подушку.

– Оль? Ты чего? Умер кто-то?

Надежда всерьез заволновалась.

– Не-е-ет… Нас обворовали… Меня то есть…

– Как обворовали?!

Надежда опустилась на стул.

– Ну-ка, живо вытирай слезы, выпей воды и все по порядку рассказывай!

Ольга, икая и хлюпая носом, принялась рассказывать, как сунулась пересчитать деньги, а там – пусто!

Надежда взглянула на Ольгу и расхохоталась:

– Ну, Оль, ну ты даешь! Ну кто ж деньги в белье прячет?! Курам на смех! В белье первым делом залезут, ты что, не знаешь? У нас замки-то – одна видимость! Скрепкой можно открыть! Погоди-ка…

Надежда полезла под кровать, пошебуршала там и извлекла на свет божий старый войлочный Ольгин ботинок.

– На, держи! – Она сунула ботинок в руки оторопевшей Ольге. – Ну что ты хлопаешь глазами? Тут твои денежки, я их в ботиночек перепрятала, чтобы никто, не дай бог, не попер!

…Профкомовскую путевку в итоге отдали какой-то многодетной Наталье из красильного цеха. Зато в конце месяца в бухгалтерии Ольга получила на целых пятьсот рублей больше обычного, потому что Павел Семенович, оказывается, выписал ей премию.

Но на этом чудеса не кончились. Как-то под вечер – Ольга уже легла, а Надежда сидела на кровати в позе спящего льва, исключительно полезной для похудания, и накручивала бигуди – в комнату ворвалась Клава с третьего этажа и сообщила, что Громову с утра срочно вызывают в кадры. Ольга первым делом решила, конечно, что ее увольняют, сокращают или урезают зарплату. Всю ночь не могла уснуть, ворочалась и ломала голову, как быть, если ее таки выгонят с работы.

Но выяснилось, что выгонять ее никто не собирается. Совсем наоборот.

– Громова! Ты заявление на швею подавала, – кадровичка заглянула в бумаги.

– Подавала. Только это давным-давно было…

– Ну так оформляйся тогда, если не раздумала. У вас в швейном место освободилось – Буданова в декрет уходит. Павел Семенович тебя порекомендовал.

Ольга чуть на месте не подпрыгнула. Швеей?! Господи, да это же… Это же зарплата чуть не в два раза больше! И никаких больше ведер, никаких мокрых тряпок!

– А с какого числа оформляться можно?

– Да с завтрашнего и оформляйся.

Ольга готова была расцеловать и кадровичку, и Пал Семеныча, и даже фабричную собаку Жульку.

По такому случаю Ольга решила устроить праздник. Из отдела кадров она не пошла сразу в общежитие, а отправилась в магазин. Конечно, бутылка шампанского, кулечек винограда и двести граммов шоколадных конфет были непозволительной роскошью. Но Ольга решила: пусть! Со своей новой зарплатой она чувствовала себя почти миллионершей.

Ольга шла по городу, неся виноград в руках, чтобы не помялся. Сейчас она придет домой, выложит всю эту непозволительную роскошь на стол, и они с Надеждой устроят настоящий кутеж!

Кивнув вахтеру, Ольга поднялась на свой второй этаж, распахнула дверь, да так и замерла на пороге. Вся комната была увешана какими-то немыслимыми воздушными шариками, бумажными цветами, лентами, звездами. Стол, обычно скромно ютившийся в уголку, выдвинут был в центр комнаты и уставлен всякой всячиной – тут была и домашняя квашеная капуста, и огурчики, и винегрет, и соленые опята, и водка в запотевшей бутылке, и огромная кастрюля, накрытая холщовым полотенцем, из которой вкусно пахло Надеждиными фирменными пирогами.

По соседству со всем этим великолепием на стуле сидела Надежда в своем самом нарядном платье и горько рыдала.

Ольга чуть не выронила из рук бутылку. Опомнилась, пристроила на край стола, кинулась к подруге:

– Надя! Ты что? Что случилось?!

Надежда подняла на нее зареванное лицо – нос покраснел, глаза опухли:

– Вот! Вот что случилось!

И потрясла у Ольги перед носом какими-то бумажными листами. Ольга присмотрелась и ахнула. В руках у Надежды были ее, Ольгины, рисунки.

– Я… полезла… я… достала… – всхлипывала Надежда. – Я… хотела стол накрыть, а там… там…

– Что?! Крыса?!

– Сама-а-а ты кры-ы-ыса! – взвыла Надежда с новой силой. – Там… такая… красотища! У-у-у…

Все понятно. У Надежды Кудряшовой, ударницы, отличницы производства, общественницы и, наконец, просто кустодиевской красавицы, случился приступ буйного помешательства.