Андрей Зотов - Разлюбовь, или Злое золото неба

– Что правда, то правда.

– И столяром работал? – спросил он.

– Было дело.

– Рамы вязать умеешь? Мне на веранду надо…

– Можно и рамы повязать.

– И слесарем по ремонту машин работал? Нужное, между прочим, дело! У меня что-то зажигание барахлит. Не посмотришь?

– Можно и посмотреть…

– И учился в институте? В литр… ли-те-ра-турном?.. Хм… Я про такой и не слышал.

– Очень вам завидую. – Я сидел в его кабинете, подперев щеку ладонью. Такие разговоры всегда вызывали у меня большую скуку и раздражение.

– А бросил почему? Отчислили, что ли?

– Почему же обязательно «отчислили»! Там же русским языком написано «по собственному желанию», читайте.

– Да читаю я, – вздохнул начальник. – Читаю и не могу начитаться. Значит, решил пойти именно к нам и именно дворником? А почему, например, не плотником? Или слесарем?

– Жить где-то нужно. А дворникам у вас дают служебное жилье. Я узнавал.

– О как! – поднял брови начальник. – Он узнавал! Это смотря как работать будешь.

После обеда я был представлен своему технику, Вере Леонидовне Леонидовой, милейшей женщине среднего возраста с такими большими, такими темными и глубокими глазами, точно она родилась, да так и живет по сей день в карнавальной полумаске.

– Андрюшенька, – проникновенно и с большой любовью к своей профессии сказала она, – запомните на всю дальнейшую жизнь: настоящий дворник – это санитар планеты. И еще, Андрюша. Возьмите аванс и сходите в парикмахерскую, что у «Менделеевской». Рудик так вас пострижет, что станет до слез жалко девочек нашего района. Вы наверняка о нем слышали – о Рудольфе Гурееве… Ну как же, Андрюша, его вся Москва знает… А будете хорошо трудиться, дадим жилплощадь уже в конце месяца. – Неуязвимая в своем блестящем просторном платье, она села за стол и пообещала: – Надеюсь, мы с вами сработаемся, – и, свесив тяжелую челку, стала быстро писать в блокноте. – Вот записка в кассу, к Тамаре Сергеевне. Она вам выдаст аванс. С этого и начнем.

Очень хорошее, очень правильное начало!

Начали.

Со времени последней пьянки в общежитии меня туда уже не пускали даже старые знакомые вахтеры, поэтому входить-выходить приходилось более чем нелегально. Общежитие еще спало, и двери были крепко-накрепко заперты, когда я вылезал в форточку и спускался по пожарной лестнице вниз.

В троллейбусах стали ездить кондукторы, так что с улицы Добролюбова до Чаянова, где был мой участок, приходилось идти пешком, а поскольку просто идти было холодновато, я ломил активной рысью, придерживая за плечами рюкзак. Хрустел под ногами снежок, выпавший ночью. Поднимался рассвет, и на его фоне проступали антенны. Снегоуборочные трактора, с косыми отвалами наперевес и щетками под брюхом, шли гуськом один за другим, оставляя за собой чистый асфальт.

Я отпирал свою бендешку, брал движок и не спеша курил под навесом, привалившись к штабелю метел, а потом, выпив на посошок чаю из термоса, шел двигать снег. И испытывал от этой нехитрой работы глубокое удовлетворение, причины которого кроются то ли в пролетарском происхождении, то ли в том, что вообще люблю всякого рода перемены, трудно сказать.

Я шагал с движком навстречу понедельнику или там четвергу и здоровался с первыми встречными, которые спешили сшить свадебное платье и упаковать в коробку говорящую куклу, возвести многоэтажную кирпичную башню и перевести на английский язык русский роман «Личный враг президента», выпечь столько хлеба, чтобы его хватило на всех и изобрести-таки вечный двигатель. Кто рано встает, тому принадлежит весь мир, говорил один гениальный француз, а гениям нужно верить.

Я орудовал движком, а навстречу с удвоенной осторожностью ступала на низких каблуках немного беременная, но все еще грациозная женщина, трогательно-беззащитная со своим тугим животом. Скоро она родит мальчика, и назовут его Андреем – то ли в честь Андрея Первозванного, то ли в честь Платонова, то ли в честь – простите – меня. А вдруг?

Нас не победишь!

Здесь, на участке, в двух шагах от книжного магазина «У Кентавра», меня и разыскал Ганс. Пришел он со стороны метро, все в том же длинном черном пальтугане: руки в карманах, непокрытая голова, белый шарф до колен. Последний раз мы виделись в кафе у Савеловского, и с той поры много воды утекло. Хольский, например, погиб.

Я глядел ему навстречу, облокотившись на движок и соображая, как же они меня вычислили? Не случайно же, право, он тут появился, не тот это человек. Ганс, судя по всему, был один, без своих гоблинов, и это было на него не похоже.

– Привет рабочему классу! – сказал он, подходя и доставая из кармана руку, а я сразу увидел, что у него проблемы. Насколько я помнил, его не так-то легко было озадачить – что бы там ни происходило, внешне Ганс всегда оставался спокоен и непроницаем. Тем более если тылы прикрывают два-три «выключателя». Для самоутверждения ему всегда была нужна мало-мальская бригада, которой можно слегка помыкать. Не самодостаточным он был человеком. А тут он оказался без своих бодигардов, куда-то они запропастились. Да и выглядел нынче не ахти: небритый, не слишком отутюженный, слегка шуговатый. Глубокая кожаная кепка, напоминающая картуз. Что-то у них там случилось.

– Привет. – Я жевал резинку и щурился на солнышко. О том, что мой участок именно здесь, Гансу могли сказать или Рашид или Костя, больше никто не знал. – Соскучился?

– Ты почему все время недоступен? – спросил он, работая глазами вправо-влево. – Звоню-звоню…

– А это, Ганс, для кого как. Некоторые рожи, например, я просто видеть не могу. Сказать, чьи именно рожи?

Он помолчал, переваривая мой вопрос. Я хотел поговорить с ним с ходу на каркалыгах и в конце концов послать на хер. Но он не полез в бутылку.

– Настроение у тебя сегодня, Андрюх… – Он спрятал руку обратно в карман.

– Ты в камере хранения был? – спросил я.

– Да, все забрал. – Он стал закуривать, суетясь больше чем надо. Руки у него слегка дрожали, и это на Ганса было уж совсем не похоже. – Тут темка одна возникла…

– Только вкратце, – сказал я. – Вишь работы сколько.

– Да-а, Андрюха, работа у тебя сильная.

– Уж какая есть.

Я хотел зарекомендовать себя в ДЭЗе с лучшей стороны, поэтому после обеда вышел на вторую уборку, хотя снегу сегодня не было. Позарез нужно было жилье.

Щурясь от сигаретного дыма, он глядел на меня с какой-то чрезмерной пристальностью, словно силясь понять, насквозь я его вижу или же не насквозь.

– Может, где-нибудь посидим? У меня выпить есть…

– А вон на забор присаживайся. – Я показал, на какой. – Или пошли во двор на лавочку.

– Может, в кафе какое-нибудь? – Он повертел головой. – Есть тут у тебя кафе?

– Я же говорю, работы много. Пять минут – и разбежались.