Джон Ирвинг - Мужчины не ее жизни

— «Помышления плотские суть смерть, а помышления духовные — жизнь и мир» [50] Послание к римлянам 8:6. , - прочел мистер Риардон с другой карточки. Хотя искал он другую цитату, но чувствовал необходимость назвать источник. — Это из послания Павла римлянам.

— Ну что ты со своими римлянами, — недовольно сказала миссис Риардон.

— Следующий! — сказала Рут, потому что следующий в очереди имел все основания проявлять нетерпение.

— Я не прощаю вас за то, что вы не прощаете меня! — выкрикнула Мьюриел Риардон с не христианским ядом в голосе.

— Пошла ты в жопу вместе с обоими своими мужьями! — крикнула Рут вслед Мьюриел Риардон, которую пытался увести муж.

Он засунул все записки с библейскими цитатами обратно в карман — кроме одной. Возможно, это была та самая цитата, которую он искал, но этого так никто и не узнал.

Харри предположил, что несколько потрясенный человек, сидящий рядом с Рут Коул, — это ее нидерландский издатель. Когда Рут улыбнулась Маартену, улыбка ее была не похожа на ту, что видел Харри раньше, но Харри правильно истолковал улыбку как свидетельство вновь обретенной уверенности в себе. Это и в самом деле свидетельствовало о том, что Рут вернулась в мир, обретя часть своей прежней напористости.

— Это что еще было за явление? — спросил ее Маартен.

— Да — ерунда, — ответила Рут.

Она замерла, не закончив подписывать очередную книгу, и оглянулась, словно ей вдруг сделалось любопытно, кто мог услышать ее нелестное замечание, то есть все ее замечания. («Кто это сказал — кажется, Брехт? — что рано или поздно мы начинаем походить на своих врагов?» — подумала Рут.)

Увидев, что Рут смотрит на него, Харри спрятался за книгами, но, прежде чем он сделал это, она наверняка успела его увидеть.

«Черт! Я, кажется, влюбляюсь в нее!» — подумал Харри.

Раньше он никогда не влюблялся; поначалу ему показалось, что у него сердечный приступ, и он тут же вышел из «Атенеума», потому что предпочитал умереть на улице.

Когда очередь любителей автографов сократилась до двух-трех самых стойких, одна из продавщиц спросила:

— А где Харри? Я тут его видела. Он что — не хочет получить автограф?

— А кто такой Харри? — спросила Рут.

— Самый большой ваш поклонник, — сказала ей продавщица. — А еще он полицейский. Но он, кажется, ушел. Я впервые видела его на подписании, и еще он ненавидит чтения.

Рут молча сидела за столом, подписывая последние экземпляры своей книги.

— Вас читают даже полицейские, — сказал ей Маартен.

— Так… — сказала Рут.

Большего она сказать не могла. Когда Рут снова посмотрела на полку, где она видела его лицо в окне среди книг, ни окна, ни лица там уже не было. Лицо полицейского исчезло, но она прекрасно помнила это лицо — тот самый полицейский, который в гражданской одежде наблюдал когда-то за ней в квартале красных фонарей, продолжает вести наблюдение!

Рут больше всего в ее амстердамском отеле нравилось то, что из него можно было быстро добраться до гимнастического зала на Рокин. Меньше всего ей нравилось, что отель был рядом с кварталом красных фонарей — от де Валлена ее отделяло полквартала.

Рут не знала, что ответить Аманде Мертон, когда та спросила ее, можно ли ей показать Грэму Ауде Керк — старейшую церковь в Амстердаме, построенную, как считается, около 1300 года и расположенную в центре квартала красных фонарей. Аманда прочла в одном из путеводителей, что детям рекомендуется подниматься на вершину башни Ауде Керк — оттуда открывается превосходный вид на город.

Рут отложила интервью, чтобы проводить Аманду и Грэма. Идти нужно было недалеко, и ей самой хотелось убедиться, что подъем на башню вполне безопасен. Но больше всего Рут хотелось проводить Аманду и Грэма через де Валлен так, чтобы ее четырехлетний сын как можно меньше видел проституток, стоящих в своих окнах.

Она полагала, что знает, как это сделать. Если она пересечет канал в районе Стофстег, а потом пойдет ближе к воде, чем к домам, то у Грэма практически не будет возможности увидеть эти узкие улочки, где женщины в своих окнах сидят так близко от прохожих, что до них можно дотянуться рукой. Но Аманда хотела купить сувенирную футболку, которую она увидела в витрине кафе «Бульдог», а потому Грэм получил прекрасную возможность обозреть одну из девиц, проститутку, которая на короткое время оставила свое окно на Тромпеттерсстег, чтобы купить в «Бульдоге» пачку сигарет. (Немало удивленная Аманда Мертон тоже невольно взглянула на нее.) На проститутке, невысокой брюнетке, была светло-зеленая сорочка, схваченная в паху. Ее туфли на высоких каблуках имели более зеленый оттенок.

— Смотри, мамочка, — сказал Грэм, — леди все еще одевается.

Вид на де Валлен с башни Ауде Керка был и в самом деле великолепен. С высокой башни проститутки в окнах были слишком далеко, и Грэм не мог разглядеть, что на них одно лишь нижнее белье, но Рут даже и с этой высоты видела бесконечное кружение мужчин. Потом, когда они выходили из старой церкви, Аманда свернула не в ту сторону. На имеющей форму подковы Аудекерксплейн в своих дверях стояли, разговаривая друг с другом, несколько южноамериканских проституток.

— Еще леди одеваются, — с отсутствующим видом сказал Грэм; у него нагота этих женщин не вызывала ни малейшего интереса, что удивило Рут: когда Грэму исполнилось четыре года, Рут перестала брать его с собой в ванную.

— Грэм глаз не сводит с моих грудей, — пожаловалась Рут Ханне.

— Как и все остальные, — сказала Ханна.

Три утра подряд Харри в своем спортивном зале на Рокин наблюдал, как мучает себя Рут. После того как она увидела его в книжном магазине, в спортивном зале он вел себя осторожнее. Харри занимался с гирями. Более тяжелые штанги и гантели находились в другом конце длинного помещения, но Харри мог следить за Рут в зеркалах. Он знал ее стандартную программу.

Она делала несколько упражнений для брюшных мышц на мате, потом долго растягивалась. Потом, повязав на шею полотенце, полчаса каталась на стандартном велосипеде, выгоняя из себя пот. Закончив с велосипедом, она работала с легкими гантелями — никогда не тяжелее двух-трех килограммов. Если сегодня она разминала плечи, то завтра — грудь и спину.

В целом Рут работала около полутора часов, давая себе умеренные для женщины ее лет нагрузки. Харри видел, что правая ее рука гораздо сильнее левой. Но особенно впечатлило Харри, что Рут во время занятий ничто не могло отвлечь, даже кошмарная музыка. Когда она крутила педали велосипеда, половину времени глаза у нее были закрыты. Работая с гантелями на мате, она, казалось, вообще ни о чем не думала, даже о своей следующей книге. Губы ее шевелились — она считала про себя количество жимов.