Светлана Демидова - Клубника со сливками

А сыночек Юрочка – чужой человек. Умрет Анна Михайловна, слезинки не проронит. Все сделает, что надо, проводит честь по чести, но ведь тут же и забудет. Ничего! Вспомнишь, Юрочка, когда книжки отцовы перебирать станешь! Может, и поймешь чего… Сообразишь…

Если «Агенересс» без нее сгинет, туда ему и дорога! Была бы у Анны Михайловны семья, никогда она не стала бы растрачиваться на чужие. Живите себе как хотите. Любите, изменяйте. Не ее это дело. Ее делом было бы создать в доме уют. Не такой, как любила Евстолия, с книжками да портретами на стенах. И даже не такой, какой Анне Михайловне в этой квартире новомодные дизайнеры навели. Она повесила бы на стену толстый ковер, красный-красный, с золотыми кистями. А под ковром чтобы лежанка широкая стояла, в общем, тахта. А на тахте – покрывало шелковое с огромными цветами, в клетку строченное и тоже с кистями. А рядом тумбочка, чтобы чашку поставить или еще там что… часы, например, с руки снять… И чтобы цветок в горшке стоял, аленький ванька мокрый… Да многое еще что можно было бы… И чтобы запах пирогов не переводился… И чтобы Юрочка… Да что там Юрочка? Не было бы тогда Юрочки. Кто-то другой был бы. Да разве такое возможно, чтобы без Юрочки? Вот не любит он ее, а все равно невозможно. Не хочет она других детей! И Евстолия без него не могла. Тосковала.

Анна Михайловна специально рассказала сыну об «Агенерессе», чтобы реакцию посмотреть. Вернется он к этой Римме или нет? Да и она, Римма, примет ли его после всего с ними случившегося? Юрочка вернулся, и глазастая Римма его приняла. Опять живут вместе.

Зря они все с Евстолией затевали. Анна Михайловна сердцем чувствовала, что ничего хорошего не получится, но почему не попробовать, если больная и дряхлая женщина просит? «Ау! Евстолия Васильна! Одна-единственная вы у меня были: и за мать, и за подругу, и за воспитательницу сына единственного. Николая Витальевича я с вами не делила, не сквалыжничала, скандалов не устраивала. Отдала. Отдала и сына… Ничего себе не оставила…»

Анна Михайловна оторвала напряженный взгляд от зеркала, подошла к ванне, крутанула никелированные вентили. В молочно-белую емкость, шумя и пузырясь, потекла вода. Анна Михайловна взяла со стеклянной прозрачной полочки бритвенный станок. Еще Евстолия научила ее под мышками подбривать, а то раньше в деревне все так ходили как есть, с висячими бородами. Станок легко разделился на составные части. Анна Михайловна вытащила лезвие. Грязноватое… Провела пальцами по режущей кромке, чтобы счистить налипшие волоски. На пальцах проступили сочащиеся красной влагой полоски. Не больно… Совсем не больно… Пашка-муж колошматил больнее… Вся боль и осталась там, с Анечкой… Анна Михайловна Паранина, мозг и благодетельница агентства, рушащего чужие жизни, никакой боли не знает. Она сейчас заберется в ванну и проведет лезвием по вздувшимся венам на запястьях. Когда-то они были чуть заметными, голубоватыми ручейками, слегка пульсирующими под нежной белой кожей. Сейчас – грубые синие веревки. Ничего, Анна Михайловна справится. Натрудила руки-то за всю жизнь. Пальцы сильные.

Она забралась в ванну. Горячая вода неприятно обожгла. Ну и что? Об ожоге ли сокрушаться, когда жизнь к концу подошла? Впрочем, вот уж и привыкла…

Может, не резать ничего, лучше опустить голову в воду, и дело с концом? Зачем грязь разводить? Анна Михайловна запрокинула голову и опустилась под воду. Нет!!! С шумом вынырнула. Невозможно!!! Этого ей не пересилить. Лучше уж то, что задумала… Говорят, что это как уснуть, когда в воде-то… Она еще раз оглядела зажатое в руке лезвие. Вроде чистое, хотя она без очков. Разве что пойти взять очки? Фу, глупость какая в голову лезет…

Анна Михайловна опустила левую руку в воду и чиркнула по запястью бритвенным лезвием. Вообще-то чувствительно… Но ничего… Вот уже извивается в воде красная змейка. Красиво… Хорошо, что кран не закрыла. Вода бурлит, и змейка очень лихо закручивается… Но надо как-то изловчиться, чтобы и правую… иначе, наверно, долго ждать, а она ждать уже больше не может… Она уже вообще ничего не может. Да-а-а… Правую-то труднее будет… Ну ничего… Опять больно… Или уже и не больно… И опять красная змейка… Очень красивый конец. Она лежит в пузырящейся воде, а вокруг нее танец красных змей. А Евстолия говорила, что у нее воображения нет. Есть! Есть у нее воображение! А вокруг уже не змеи, вокруг бурлит красный кипяток… А это что? А это коса плывет… серебряная… седая… Да нет же! Пшеничная… Ее так любил расплетать Николай Витальевич… Коленька… любимый и единственный… Скоро, скоро уж свидимся… Встречай, милый… Опять будем втроем: ты, Коленька, Евстолия Васильна и я, твоя сливочно-клубничная Анечка…

Игорь Маретин пил вечерами третью неделю. Оглушающего опьянения не наступало. Может быть, все дело было в том, что утром приходилось бодриться, брать себя в руки и ехать на работу. Он глотал анальгин от тупой головной боли и антипохмелин, чтобы от него не несло, как от козла, чтобы клиенты не разбегались.

Может, есть смысл взять отпуск и наконец отпустить поводья? Пить так уж пить! Чтобы крышу совсем снесло! Чтобы забыть Римму! Она опять с этим усатым, с Егоровым. Игорь пытался объяснить Римме, что ее возлюбленный Юрий Николаевич – подлец подлецом, поскольку поверил гнусным инсинуациям «Агенересса» и нос от нее отворотил. Вот ему, Игорю, тоже пытались мозги наизнанку вывернуть, а он что! Его и от Риммы не откинуло, и девочку эту фальшивую он готов был на груди согреть. Он, Игорь, благороден, а этот Егоров… Да что там говорить…

В общем, Римма дала ему окончательный поворот от ворот. Конечно, все было интеллигентно, с извинениями и даже со слезой, но это ничего не меняет. Римма его не любит, и изменить этого, похоже, нельзя. Значит, надо напиться до умопомрачения. Надраться. Наклюкаться. Налакаться. А потом выйти пройтись. Может, чего и случится. Может, кто пристанет к нему и шарахнет по кумполу… Точно! Для приманки нужно положить в задний карман джинсов толстый бумажник, да так, чтобы его видно было. И пойти шляться по подворотням. Верняк! Кто-нибудь да не устоит.

Игорь удовлетворенно крякнул и снял акцизную марку с новой бутылки. Дрянь все-таки водка… Может, не пить? Сходить в соседние «24 часа» и купить что-нибудь получше. Нет… не стоит… Какая разница, чем напиться? Да и винтовую пробку с этих бутылок очень легко снимать, а в стакане водка – раскрасавица: чистая, будто родниковая вода. Игорь как раз поднес стакан ко рту, когда прочирикал звонок входной двери. И кого ж это несет? Убрать, что ли, водку? Или не убирать? А пошли вы все! Хочу и пью! Могу и вам налить!

– Какие люди! Милости просим! – дурашливо расшаркался Игорь и сделал пару шагов назад, чтобы Полина могла войти. – Чем, так сказать, обязан?