Эмма Скотт - Однажды я выберу тебя

– Тяжелая поломка, – проговорил Макс, беря управление на себя. – Может, хочешь найти шезлонг или гамак.

– Вот как?

– Чтобы устроиться поудобнее, я имею в виду. Потому что…

– Потому что ты будешь играть очень долго. Да, я понял, – рассмеялся я. – Кто же знал, Максимилиан, что ты такое ужасное трепло?

– Я же говорил, что выкладываю все как есть.

Свет от игры упал на его лицо. Я прислонился к высокой консоли и наблюдал за ним. Благодаря набранным очкам он получил свободный истребитель, который у него почти тут же забрал яркий инопланетный луч. Когда он застрелил инопланетянина, то вернул истребитель, и теперь в его распоряжении имелась двойная огневая мощь.

Я демонстративно зевнул и посмотрел на часы.

Макс скользнул по мне взглядом, а потом вернулся к игре. В глубине его темных глаз затаились смешинки.

– Можешь принести мне бутылку воды или что-нибудь еще? С соломинкой?

– Чтобы я мог поднести ее тебе ко рту, пока играешь? – рассмеялся я.

– Иди к черту.

– Потрясающее мастерство вызывает жажду… Вот дерьмо.

На экране взорвались его истребители, и Макс потряс пальцами.

– Всего восемнадцатый уровень. Похоже, сегодня не мой день.

Я закатил глаза.

– Похоже.

– Твоя очередь.

– Нет уж. Я понял, что мне с тобой не тягаться. Ты лучший игрок в «Галагу» во всем мире. Вот. Я это сказал. А теперь мы можем заняться чем-нибудь другим?

Он рассмеялся.

– Да, если тебе от этого станет легче.

Мы играли в пинбол, скибол, а потом в настольный хоккей, пластиковый диск летал взад-вперед по столу между нами. Мы смеялись, болтали всякую чушь, а когда снова проголодались – или просто так решили, – то набросились на хот-доги и попкорн, набивая рты и вообще строя из себя придурков.

Когда солнце начало садиться, мы направились обратно на стоянку, и мне пришло в голову, что у нас обоих рано закончилось детство. Мне выпало очень мало субботних дней, когда можно просто оставаться юным и беззаботным и играть с друзьями в видеоигры. А счастливые детские воспоминания Макса, вероятно, испортила жестокость родителей, вышвырнувших его из дома на улицу. Когда мы забрались в «Астон», на лицах застыло одинаковое сытое выражение. Не от еды, хотя желудки мы тоже набили. Просто мы насытились этим днем, наполнились им, вернув то, что когда-то потеряли.

Я остановился возле гаража. Мы сидели в машине в сгущающихся сумерках. Сердце гулко колотилось всю обратную дорогу, а в тишине машины застучало лишь громче. Конечно же, Макс его услышал.

– Ну, – медленно произнес он. – Спасибо. Все прошло чертовски идеально. Как раз то, что мне было нужно.

– Мне тоже, – неуклюже проговорил я и словно примерз к сиденью, руки прилипли к рулю, а взгляд приковался к пустой белой гаражной двери впереди.

– Ну ладно. Увидимся позже?

– Ага.

Макс попытался что-то сказать. Хотелось, чтобы он произнес нечто, способное вывести меня из оцепенения. То, что смогло бы разорвать путы стыда и смятения, все еще пытавшиеся обвиться вокруг меня и выдавить жизнь.

Но он передумал. Вероятно, решил сделать одолжение, освободив для меня пространство.

– Позже, Сай, – проговорил он и выбрался из машины.

Из заднего кармана его джинсов выпал бумажник, скользнув между дверцей и пассажирским сиденьем. Не заметив, он захлопнул дверцу и направился в сторону дома.

– Черт, – пробормотал я. – Черт, черт, черт.

Я резко схватил бумажник, затем выскочил из машины.

– Макс, – позвал я, голос звучал невнятно и хрипло. – Ты оставил вот это.

Он остановился у боковой двери и обернулся, ожидая, когда я к нему подойду. Ноги донесли меня за три больших шага.

– Вот черт, спасибо, – проговорил он. – Мне бы пришлось несладко, если бы…

Я схватил его за полы куртки, притянул к себе. И, заглушая конец фразы, прижался губами к его губам.

И внезапно, в один безумный миг вся моя реальность свелась к Сайласу Маршу.

Я потрясенно замер. А потом меня накрыли ощущения, проникая внутрь, вызывая жар во всем теле. Вместо крови по жилам потек жидкий огонь, нервные окончания, казалось, наэлектризовались. Я обнял его, притянул к себе, зарылся пальцами в волосы, провел руками по плечам, спине, стремясь почувствовать его, ощутить бурлящую под ладонями силу и мощь. Я прислонился к стене, и он последовал за мной, притиснулся ближе, пальцы его вцепились в мою кожаную куртку. А его губы…

«Святый Боже, да…»

Никогда в жизни я не чувствовал ничего столь чертовски совершенного, как этот поцелуй. Его язык свирепо и жадно вторгся в мой рот. Я впустил его и позволил взять все, что он хотел, и одновременно брал сам. Мы поглощали друг друга, покусывая, сплетаясь языками, склонив головы, чтобы слиться еще теснее, дав волю неукротимой, неослабевающей жажде.

О боже, вкус Сайласа… Словно прекрасное вино или изысканные яства, пропитанные его мужской сущностью. Мы цеплялись друг за друга, хватались за одежду, пытаясь притиснуться ближе, впечататься в кожу. Он взъерошил мне волосы на затылке, и по позвоночнику прошла волна покалывающей боли, спустившись вниз, до самого паха. И я застонал, почувствовав, будто вся кровь, что имелась в теле, устремилась прямо к члену; он напрягся в джинсах и затвердел, словно сталь.

Я осмелился открыть глаза и снова застонал при виде зажмурившегося, сдвинувшего брови Сайласа. Мучительно-прекрасное зрелище. Сайлас целовал меня так, словно задыхался, а я был его дыханием, самой жизнью. Словно нам отпустили всего лишь пару мгновений, а потом меня у него отнимут.

Сайлас прижал меня к стене, и я оперся на нее в качестве поддержки. Руки мои, очерчивая твердые контуры его торса, заскользили вниз, к талии. Неуклюжие пальцы нащупали ременные петли на его джинсах, вцепились в них и притянули ближе. Плоть Сайласа под джинсовой тканью, твердая и напрягшаяся, коснулась моей, и из самых глубин его груди вырвался заглушенный поцелуем стон.

– Черт, Макс… – только и смог выдавить он и вновь жадно набросился на меня, целуя грубо, почти болезненно. Двумя руками я вцепился ему в кофту, оттягивая назад, стараясь сдержать, словно дикого зверя.

– Черт, прости, – выдохнул он.

– Нет, просто…

«…чуток притормози, чтобы я, черт возьми, в тебе не утонул».

Но я смог произнести лишь первые два слова. Я снова жаждал его поцелуя. Он превратился в мой спасательный круг, и остановиться казалось подобием смерти.

Я скользнул руками вверх по его груди, зарылся в волосы, чуть замедляя ритм. Он уступил и, сжав мою челюсть рукой, углубил поцелуй. Я почувствовал, как у меня закружилась голова, перехватило дыхание. Я коснулся его языка своим, пососал нижнюю губу, потом двинулся вниз по подбородку, к горлу. Я покрывал горячими поцелуями его шею, но потом он обнял меня и чуть придержал.