Анна Шеол - По рукам и ногам. Книга 1 [litres с оптимизированной обложкой]

– Вот как, – я повалилась ничком на кровать, протирая глаза. – Ничего неохота… К слову, я тут кое-что случайно услышала краем уха. Что это за компания такая, «Шиффбау»?

Мне хотелось знать чуть больше обо всём, что происходит, потому что, как верно подметил Ланкмиллер, я теперь здесь. К этому можно по-разному относиться, но это факт, лучше быть осведомлённой о мелочах, чем неприятно застигнутой врасплох.

– Судостроение, особенно мелкое, – очень прибыльное дело, – неуверенно пробормотала Николь, поглядывая на меня. – У меня раньше были знакомые, которые в магазине закупались на одном острове, работали на другом, а жили вообще на третьем. И всё это было рядом, через небольшие проливы. Паромы – это как автобусы для большой земли. И судостроением всегда занималась компания Ланкмиллеров, Golden Inc., и этот «Шиффбау» тоже был её частью до не столь давнего времени. – Она повалилась на подушку, раскинув руки. – Но потом он откололся, и сейчас у хозяина с ними буквально война за продажи. Это всё, что я знаю, да и тут больше рассказывать нечего.

Хозяином. Она зовёт Кэри хозяином.

– В общем, понятно… – пришлось топать в ванную за новым списком указаний по превращению меня в подобие хорошей наложницы, изображая вид, будто большого интереса в вопросах бизнеса Кэри у меня нет.

А он был, я, признаться, даже понять не могла, откуда. Этот «Шиффбау», который просто взял и откололся… Семейные разборки? Но с кем? Николь ведь сказала, что кроме Кэри нет других наследников.

Вдруг в дверь постучали, я даже обратно в комнату вернулась из интереса. Вдруг завтрак? А есть хотелось просто жутко, желудок впал в буйство, напоминая о голоде так активно, что игнорировать это было сложно. В дверях появилась молоденькая служанка, она странно, боком, будто у неё что-то болело, вошла в комнату и, сбито извиняясь за беспокойство, оставила на маленьком деревянном столике с единственной ножкой переполненную фруктами тарелку, после чего поспешно выскочила за дверь.

– Странная она какая-то, – я хмыкнула тихо, себе под нос. – Впрочем, они все тут…

– Может, новенькая? – Николь пожала плечами, видно было, что у неё этот визит тоже оставил смутное впечатление. – Я не видела её раньше.

– У нее будто болит что-то, – сварливый тон сейчас был ни к чему, но после ланкмиллерской грубости с утра пораньше так и рвался наружу.

Наложница деликатно пропустила это ворчание мимо ушей и, положив к себе на колени гроздь винограда для удобства, продолжила расчесывать волосы.

Я тоже не стала надолго зацикливаться, всё-таки голод по-прежнему давал о себе знать весьма настойчиво. Схватила с тарелки яблоко, опасливо пренебрегая экзотикой, и снова ушла в ванную, но уже через каких-то пять минут вернулась, понимая, что больше ничего ни с волосами, ни с кожей сделать не в силах. Чувство было такое же, как тогда, когда нас в бордель-кафе однажды накормили протухшей рыбой. Мучила жуткая тошнота и озноб, пробиравший всё тело. Я оперлась на дверной косяк, прилагая ощутимые усилия, чтобы не сползти по нему на пол. Чувствуя, как неотвратимо подступает пора обниматься с «белым другом». Ох, как я всё это ненавижу…

Николь при виде меня вскочила с кровати, но тут же тяжело осела обратно. Она была вся серая.

Творилось что-то слишком отвратительное даже для моей жизни. Словно утопленная в тумане, я лишь изредка выныривала на поверхность, где был белый потолок, жёсткая койка, уколы, головная боль, жажда и тошнота. Тяжёлый запах спирта, пропитавший собой воздух, наволочки и стены. Так продолжалось, кажется, уже очень долго, так что монотонный писк приборов въелся в подкорку и потихоньку сросся с моим существом.

Всё так сразу резко смешалось и оборвалось, что сейчас я ровным счётом ни черта не знала, не помнила, из мыслей будто не осталось ни одной целой. Все они потонули в вязкой туманной взвеси. И я тоже – вместе с ними погружалась всё глубже. Но однажды из забытья меня выдернул резкий голос Ланкмиллера.

Я лежала, не двигаясь и часто моргая, уставившись в потолок, и чувствовала себя почти так же, как тогда на помойке под дождем, когда в памяти обнаружила огромную, ничем не заполнимую дырищу. Я уцепилась за голос Кэри, как за спасительную соломинку. Больше не хочу проваливаться в эту омерзительную бездну, возвращаться во тьму.

Медленно и осторожно восстановила в памяти последние сохранившиеся моменты. Сразу стало легче чувствовать себя живой. Постепенно вернулась и возможность мыслить трезво и строить разумные предположения. Отравление, наверное? Мерзкая штука. Да какое сильное. Еле мизинцем пошевелить могу. Может, сдёрнуть с себя уже эту капельницу? Замучила, сил нет. И белый потолок тоже видеть больше уже не могу. Хотя если приглядеться, то на этот раз он бежевый.

– Пусть так, – Ланкмиллер медленно выдохнул, – но почему я узнаю об этом последним?

Он говорил спокойно, но тихую, клокочущую ярость в этом спокойствии мог не услышать только глухой.

– Мне не приказывали поставить вас в известность! Если бы был приказ, тогда и…

Беседа подобного содержания продолжалась уже несколько минут, и в конце концов я решилась поискать глазами её участников. Никогда б не подумала, что обыкновенный поворот головы будет стоить мне стольких усилий.

Зато когда мои старания увенчались успехом и я заметила двух мужчин, разговаривающих у двери в комнату – а это была уже наша с Николь комната, а не больничная палата, – не смогла сдержать вздоха облегчения. Не знаю, с чего вдруг он вырвался. Просто страшно было бы одной быть после всего этого тумана.

Тот, кого Кэри так остервенело отчитывал, был врач, в белом халате и взлохмаченный. Сам Ланкмиллер, одетый в чёрное, словно оттенял его, особенно элегантно смотрелась приталенная сорочка. Но разве под тёмный пиджак не светлое носят?

– Срываете на мне злобу, – негромко ворчал доктор, складывая на груди руки.

Я продолжала рассматривать Кэри во всех деталях, внимательно щурясь и не понимая, что в нём не так. Определённо что-то было, что-то очень важное. Он, видимо, как-то почувствовал мой взгляд, потому что неожиданно повернул голову в сторону кровати и бросил врачу сухое:

– Свободны.

Дверь тихо закрылась за ним.

– Ты первый раз за четыре дня очнулась, – глухо констатировал Кэри, опускаясь на покрывало.

На меня он не смотрел, взгляд будто бы проходил сквозь и устремлялся в никуда. Ланкмиллер не прикасался ко мне и не тревожил, он сидел, опустив голову и сцепив руки в замок. У него была двухдневная щетина, и это сразу делало его как-то мужественнее и старше. Я, прилагая немалые усилия, села, позволив себе пока что лбом упереться в его плечо. Наверное, надо что-то спросить, а то ведь и просидит так до вечера.