Эмма Скотт - Как спасти жизнь

– Могу я оставить его здесь, пока не разберусь со всем? – поинтересовалась я, когда риэлтор провожал меня до двери.

– Я бы это и рекомендовал. Портовые сборы вполне приемлемы. И уж точно стоит переждать здесь зиму. Но в остальное время года придерживайтесь ближе к этому месту. Здесь много ям и бухт. Когда завершим сделку, вы сможете перебраться куда угодно. Лодка будет принадлежать вам.

« Мне и Эвану» , – мысленно поправила я.

Это будет наш дом.

Немного обустроившись, я принялась искать работу. Стоял июнь, и туристический сезон был в самом разгаре. Меня быстро приняли администратором в фирму под названием «Аренда на берегу озера», которая занималась прокатом байдарок, лодок и каноэ. Не самое увлекательное занятие в мире, но Марджори Тейт, хозяйка, оказалась милой, шумной женщиной пятидесяти лет, она вечно улыбалась и заплетала седые волосы в косу. Совсем не похожая на Пэтти Стивенсон, Марджори изо всех сил старалась, чтобы я чувствовала себя желанным гостем. И хоть я временами ловила на своем лице ее любопытный взгляд, но она ни разу не спросила меня о шраме.

– Несчастный случай, – наконец пояснила я. – Очень давно.

Я произнесла это с ободряющей улыбкой, показывая, что это не секрет и не тема для дальнейшего обсуждения. Я не рассказывала, что случилась автокатастрофа, не добавляла в историю мертвого дядю и страдающую мать. Теперь это стало просто происшествием. Чем-то неудачным.

На рассвете второго дня я прогулялась по городку Пейдж. Как и Марджори, это место было очаровательно гостеприимным. Мне нравилась его юго-западная часть, где посреди безмолвной пустыни суетились туристы. Озеро находилось на севере, а каньон на юге. Марджори рассказывала, что на востоке располагается резервация Навахо, а я заметила пару магазинов, торгующих произведениями искусства коренных американцев.

По случайной прихоти я зашла в один из таких. Резкая сухая жара пустыни, столь непохожая на влажный климат вечнозеленой и душной Луизианы, немедленно оказалась подавлена жужжащим кондиционером и мягким светом.

Магазин продавал произведения искусства и поделки коренных жителей. Я бродила вдоль полок с украшениями из бирюзы, великолепной керамикой и животными, вырезанными из дерева или камня. На стенах висели небольшие гобелены или коврики с простыми, но красивыми рисунками. С потолка свисали ловцы снов. Сотни ловцов.

Из-за стойки меня окликнул темноволосый мужчина в кожаной куртке с бахромой и в бирюзовом болеро.

– Дайте знать, если нужна моя помощь.

Я улыбнулась, собираясь его поблагодарить и сказать, что просто смотрю, но заметила изображение на стене над кассой. Подойдя ближе, я вгляделась в современный рисунок человека с закрытыми глазами. На его лице были нарисованы только черные линии на дымчато-красном фоне. Над бровями виднелись темные фигуры с луками и стрелами, а сзади с их головных уборов ниспадали перья.

– Красиво, – произнесла я. – Кто это?

– Сноходец, – пояснил мужчина. – Спящий видит сон, а духи показывают ему великую битву, произошедшую давным-давно.

– Спящий – это сноходец?

Продавец кивнул, и когда он заговорил, в его голосе появились старческие нотки.

– Мужчина или женщина находятся в большей гармонии с тем, что существует за пределами нашей бодрствующей жизни.

– За пределами, – задумчиво протянула я. – Разве только представители коренных народов могут быть сноходцами?

Мужчина потер подбородок.

– Чтобы уснуть, достаточно быть живым. Во сне все видят видения. И если все мы спим, то, само собой разумеется, многие из нас сноходцы.

Я тут же подумала об Эване.

И улыбнулась.

– Мне тоже так кажется.

Я оглядела ловцов снов. Один имел тонкую сеть, похожую на паутину, и три свисающих с ярко-голубых бусин перышка. Такой знакомый цвет. Я не планировала тратить деньги, но не могла пройти мимо ловца снов. После работы я отнесла его в плавучий дом и повесила над кроватью. В ту ночь я лежала, уставившись на него, а волны мягко покачивали лодку.

«Я здесь, – подумала я, – дома. Жду тебя. Вернись ко мне».

В сумерках я представляла себе сноходцев, находящихся в небе надо мной и ловящих мои слова в свои сети, чтобы проводить Эвана домой.

Прошло две недели. Я наконец завершила сделку по приобретению плавучего дома и, потратив остаток призовых денег, докупила все необходимое: кастрюли, сковородки, полотенца и простыни. Сделать хоть что-то со старой обстановкой я не могла, но добавить несколько личных штрихов – сколько выдерживал мой маленький бюджет – оказалось мне по силам. Я разложила салфетки, развесила полотенца, расставила мыльницы. Все это было словно пробки в плотине, защищающие водохранилище, наполненное оптимизмом, от протечек. И все же по мере того как проходили дни, моя надежда начала давать трещину. Будто по каменному строению стекали струйки «что, если?».

Что, если свобода Эвану досталась слишком дорогой ценой? Что, если я неправильно поняла его загадочные слова? Что, если поток оказался слишком сильным и не отпустил его? Последнее являлось самым страшным «если».

В хорошие ночи я лежала в постели, ощущая покачивание лодки и прислушиваясь к шагам на причале. Я представляла, как звонит телефон. Притворялась, что начальник порта сообщал о посетителе, ждущем меня снаружи. Я вспоминала обещание Эвана и раз за разом посылала мольбу сноходцам.

В плохие я звала Эвана, просила его вернуться домой. Слезы текли по щекам, и я постепенно приближалась к границе отчаяния. Леденящая реальность реки становилась сильнее надежды, подводное течение слишком быстрым, а он слишком глупым, раз решил побороться с природой. Она всегда побеждала. Я плакала, пока не засыпала. А потом с застрявшим в горле криком просыпалась от кошмаров. Я ощущала, как рука Эвана выталкивает меня из темных глубин на поверхность. Вцеплялась в участки кожи на тыльной стороне ноги, где жило последнее воспоминание о его прикосновениях. И гадала, почувствую ли еще когда-нибудь его руки на себе?

К концу третьей недели ужасных ночей стало больше, чем обнадеживающих. Страх перерастал в панику и горе. Плотина имела больше протечек, чем хватало воли их залатать. Дни, свободные от работы, я проводила, свернувшись калачиком на кровати, и плакала до тех пор, пока душа буквально не выворачивалась наизнанку. Приходилось заставлять себя принимать душ, одеваться и есть. Выполнять свою часть сделки. Эван не бросал меня. И я не могла отказаться от него. Но мне очень тяжело. Чертовски трудно.

Однажды вечером, когда на улице уже стемнело, я сидела на крошечной палубе плавучего дома, завернувшись во фланелевую рубашку Эвана, и посылала свой зов небу. Я уже впитала в себя всю голубизну озера, оранжевые и желтые цвета пустыни, поэтому начала считать едва появившиеся звезды.