Л. Романовская - Цена его обмана

В третий раз просыпаюсь уже с какими-то воспоминаниями и осознанием. Открываю один глаз, потому что второй попросту не разлипается. И тут же болезненно, до слез и рези, в глаз ударяет электрический свет.

Больно…

– Очнулась?

Кто-то тяжело шагает, наклоняется и я с ужасом узнаю в нем своего мучителя. Лысый…

Он с усмешкой треплет меня по голове, как собаку.

Молча сглатываю ком в горле. В голове кадр за кадром проносятся события той ночи, и я до сих пор ничего не понимаю, но до обморока боюсь повторения.

– Да харе уже дрыхнуть! – лысый срывает с меня спасительное одеяло и сразу становится холодно. Инстинктивно дергаю краешек на себя и тут же получаю шлепок по голому бедру. Кожу обжигает, словно ударили раскалённым железом.

– Слышь, курва, если щас не вскочишь, я тебя прямо тут оприходую!

Кряхтя и охая, кое как поднимаюсь под дружный мужской хохот. Ноги не держат, голова кружится со скоростью карусели и трясет так, будто я вот-вот взлечу.

– Да давай уже, посмотри сюда! – он подскакивает и крепко хватает за лицо, сжимая щеки своими стальными пальцами. – На меня смотри, ты у меня сейчас резиновой Зиной поработаешь! На колени!

Осоловело таращусь в мутное лицо, не соображая, что он от меня хочет и тогда кто-то бьет под коленки, чтобы я упала. Лысый наматывает волосы на кулак, и я вновь что-то пищу, от боли даже не в силах сказать ни слова.

– Я после тебя, – ржет один из них.

– А я пас, только если задом, а то рожа у нее синяя как у алкашки…

В горле застревает крик, когда лысый надавливает кулачищем на затылок, заставляя подчиниться. Мечусь в его руках, словно кукла на веревочке, сдирая колени в кровь до мяса. Глухой стон разносится по комнате и снова слышу смех моих мучителей.

– Закрой ей уже рот, надоела визжать…

Внезапно он отпускает мою голову и толкает в стену, и я со всей дури впечатываюсь в нее носом, не успев сгруппироваться. Слышу хруст хрящей, рот заливает кровью, и я заваливаюсь на бок. Еще один удар и все будет кончено, я не смогу больше сопротивляться. Будто я сейчас сопротивляюсь…

Мат, взмах ноги и чей-то голос, еле проникающий в сознание:

– Дебилы, мать вашу!

Закрываю глаза, так и не получив удар, и понимаю, что кто-то поднимает меня на руки и куда-то несет. Инстинктивно обвиваю его шею руками и прижимаюсь крепко-крепко, наконец проваливаясь в пустоту.

Чьи-то крепкие руки несут меня куда-то, а я думаю только от том, чтобы меня больше не отдавали этим уродам на растерзание. Кажется, именно это и шепчу на ухо спасителю, размазывая по его шее слезы вперемешку с соплями и слюнями, тихо постанывая и рыдая. Не уверена, что парню это особенно нравится, но по крайней мере он не сбрасывает меня и по-прежнему крепко держит в своих сильных руках, слегка покачивая.

Он молчит, а мне так хочется, чтобы хоть что-то сказал, утешил. Но я очень боюсь его разозлить, боюсь, что он бросит меня, отправит обратно…да что угодно, поэтому я просто прижимаюсь к теплой шее, прячась в ней, и растворялась в своём ужасе самостоятельно.

Наконец мы куда-то приходим, и парень аккуратно ставит меня на ноги, облокотив о стену. Все так же молча открывает дверь и заводит внутрь.

– Что со мной будет? Куда ты меня привел? Ты же меня не бросишь, да? – бормочу срывающимся голосом, даже не уверенная, понимает ли он, что я говорю.

Удивленно слышу, что вместо голоса и слов издаю какое-то страшное шипение и свист. Рот едва шевелится, потрескавшиеся от ударов губы немеют, и каждое слово разрывает кровавые корки вновь и вновь.

Поднимаю затуманенный взор и отшатываюсь, только сейчас осознав, что мне так мешало всю дорогу. На моем спасителе маска, обезличенное человеческое лицо, равнодушно взирающее на меня сквозь пустые глазницы.

В комнате совсем темно, и я пячусь назад, все еще тщетно надеясь на спасение, и на то, что тип в маске меня отпустит. Но он довольно грубо отталкивает в комнату, и запирает дверь с той стороны.

– Выпусти! – из последних сил прошу я и опустошенно облокачиваюсь на холодное полотно двери, – Пусти! Слышишь? Я не понимаю!!!

Слезы застилают глаза, тело разрывает мучительная, разрывающая на части боль и все, что мне остается – это бормотать словно сумасшедшая одно и то же.

– Пустите! Ну что я вам сделала? Что вы хотите от меня?

Сколько я так сижу?.. Час, два, день?

– Выпустите меня… – еще какое-то время колочу в дверь, каждый раз все слабее и слабее.

Ответом служит тишина и собственные бормотания в этой тишине кажутся ужасными. Громкими, словно набат, оглушающими, как удар молота, страшными и неприятными, как звуки из преисподней.

Я и есть в этой преисподней и сейчас так остро ощущаю её, что хочется выть. И я вою. Протяжно, глухо. Вою, царапая дверь и в припадке безумия в кровь кусаю губы и обдираю руки, ломая ногти и сдирая кожу с пальцев. Во что бы то ни стало я должна выйти, я не хочу здесь оставаться. Не хочу…

Но время идет, и никто не спешит открывать эту чертову дверь, сколько бы я не умоляла и не стучала. В конце концов глаза привыкают к темноте, и она перестает казаться столь кромешной. Проступают некоторые очертания предметов в комнате. Кровать, стол, шкаф. Устав бить в закрытую дверь, на ощупь по стене иду к столу и болезненно натыкаюсь на стул, отбивая костяшки пальцев на ноге.

Холодно. Немного раскачиваюсь из стороны в сторону, пытаясь хоть как-то согреться, но не согреваюсь.

Спустя, наверное, час или два, а может и все десять ложусь на кровать. Время останавливается и мне всерьез начинает казаться, что все это дурной сон. Впрочем, главное, что меня больше никто не трогает, не бьет, не пытается изуродовать и изнасиловать.

Я же не смогу… я жить после такого не смогу, есть, спать. Я не хочу! Я должна выжить, сбежать, спрятаться. Я скажу папе, он спасет, не может быть иначе. Так не бывает в мире, чтобы тебя просто так похитили из собственной постели и… А что дальше? Что они со мной сделают? Кто они такие? Что вообще происходит? Что мне теперь делать?..

Мама…мамочка… вновь всхлипываю и сворачиваюсь калачиком, понимая, что уже плохо чувствую собственное тело, даже несмотря на боль. От холода сводит зубы и немеют руки и ноги. Я в одних трусиках и топе на бретельках, в том, в чем вчера еще ложилась спать. Как давно это было, будто вечность назад…

Вспоминаю про кота и теперь держусь за эту спасительную мысль, лишь бы не думать о мучителях. На время помогает, на пару минут.

Обнимаю себя, как в детстве, когда родители укладывали меня спать, а сами сбегали в спальню, больше всего на свете волнуясь, что я им помешаю. Я же терпеливо засыпала в собственной кровати, всхлипывая от страха и обиды. И сейчас я так же тихо всхлипываю, утираю мокрый нос едва слушающейся рукой и вскрикиваю от боли. Ощупываю лицо, покрытое засохшей коркой крови, кое-где размоченной слезами, и пытаюсь рассмотреть собственные пальцы. Но в темноте не видно.