Фредерик Дар - Глаза, чтобы плакать

Подобные рассуждения испугали меня. Похоже, ради рекламы Люсия была способна и полюбить, и пожертвовать своей жизнью.

– Видишь ли, я прожила жизнь, согретая лучами славы, и ни в коем случае не хочу допустить прозаического конца. Но судьба капризна, муженек.

Я окончательно убедился, что она продолжала называть меня так специально, чтобы позлить.

– Представь себе, что в твоей комнате перекрыли газ. Глупо получилось, не правда ли?

Я улыбнулся.

– Надеюсь, ты сообщила об этом в полицию? Неплохая получилась бы реклама для тебя и твоего фильма: партнер Люсии Меррер покушается на ее жизнь.

Люсия, на мгновение увлеченная этой идеей, задумалась.

– Да, конечно. Только ведь ты, скорее всего, будешь все отрицать?

– Еще как! Я во всеуслышание объявлю тебя лгуньей и выжившей из ума старухой!

Заглянув в ее потемневшие от бешенства глаза, я почувствовал горьковатый привкус риска. Мне доставляло патологическое наслаждение вызывать ее гнев с помощью булавочных уколов.

– В таком случае забудем об этом.

– Благодарю тебя за очередной подарок...

Люсия вздрогнула.

– Морис, ты ничего не замечаешь?

– А что такое?

– Ты все время говоришь мне "ты".

Действительно, я "тыкал", не замечая этого. Немного подумав, я сказал:

– Просто сегодня я тебя презираю, Люсия. Все дело в том, что ты всего лишь отражение своих персонажей. Ты фальшива, как само кино. Ты не способна забыться, превратиться в обычную, реальную женщину. Ты вообще похожа на свои афиши. Твое размалеванное лицо – не более чем рисунок. Когда ты снимаешь макияж, ты как будто сама себя стираешь ластиком.

Люсия слушала меня, отпивая из стакана маленькими глотками.

Я продолжал:

– Твоя личная жизнь – не более чем отблеск жизни театральной. Все твои слова или действия взяты из какого-нибудь спектакля или кинофильма.

Допив ликер, Люсия внезапно запустила пустым стаканом в старинное венецианское зеркало, украшавшее ее туалетный столик.

Я захохотал.

– Ну вот и доказательство! Тебе вздумалось изобразить из себя русскую княжну, бьющую дорогие зеркала!

Женщина взяла себя в руки и грустно взглянула на меня. Ее внезапная смиренность несколько обескуражила меня.

– Неужели ты до такой степени меня ненавидишь?

– Да, Люсия, я тебя ненавижу.

– Но почему? Ведь я делала тебе только добро!

– Чересчур много добра. Признательность имеет свои границы, выйдя за которые она превращается в ненависть. Я связан твоими широкими жестами, словно ребенок пеленками. Они душат меня.

– Хочешь, я скажу тебе одну вещь, муженек?

– Валяй!

– Я люблю тебя! И любовь моя стала еще сильнее после того, как ты попытался меня убить. Теперь ты будешь рядом со мной, точно заряженный револьвер, который направлен мне прямо в висок. Интересно, ты ощущаешь всю сладостность подобной ситуации?

– Ты обманываешь сама себя, Люсия. Я слишком тебя презираю, чтобы вновь покушаться на твою жизнь. Мне достаточно просто уехать, чтобы навсегда избавиться от тебя. Я моментально тебя забуду, едва выйду за порог твоего дома.

Актриса в ярости принялась хлестать меня по щекам, вкладывая в пощечины всю свою силу. От ее весьма чувствительных ударов моя голова болталась из стороны в сторону, а на глазах выступили слезы. Наконец она в изнеможении опустила руки и сказала:

– Ты останешься со мной, Морис! Ты останешься здесь и в один прекрасный день меня убьешь! Ты слышишь меня? Здесь решения принимаю я! Я, запомни это, сопляк! И я буду спать с тобой, когда захочу!

Я попятился к двери. В ярости она выглядела естественней и человечней, чем обычно. Она была прекрасна!

– Я ухожу, Люсия. Все кончено!

Женщина подбежала к туалетному столику. Из центрального ящичка она достала миниатюрный револьвер, отделанный перламутром.

– Если ты меня покинешь, – угрожающим голосом произнесла она, – я пойду на отчаянный шаг, произойдет несчастье!

– Неужели?

– Можешь мне поверить. Я еще не знаю, что я предприму, но без последствий твой отъезд не останется!

Моя голова горела, как факел. Щеки, нос, уши – все полыхало. Я не отрываясь смотрел на револьвер. Никелированный ствол блестел при свете лампы. Поистине достойное Люсии оружие. Дамское оружие! Нет, скорее бутафорское.

Все же круглое дуло, устремленное на меня, действовало пугающе. Я понимал, что в этой схватке долго не продержусь. В конечном счете я был всего лишь большим ребенком, мужские роли мне были пока не под силу. Возможно, я никогда не смогу их играть. Люсия раньше меня догадалась о моем поражении.

– Так-то оно лучше, Морис! Ты слишком слаб, чтобы артачиться. Все, что ты можешь сделать, – это в крайнем случае убить меня. Не забывай об этом!

Я попытался хотя бы внешне защитить свое достоинство.

– Вы не должны обманывать себя, Люсия, – сказал я, вновь начав "выкать". – Не стоит заблуждаться. Если я и останусь, то не ради вас, а ради Мов, которой очень, представьте себе, дорожу.

Люсия театральным жестом нацелила на меня револьвер, демонстративно положив указательный палец на курок. В любой момент мог раздаться выстрел, и я, невольно поддаваясь инстинкту самосохранения, втянул голову в плечи.

– Тебя привлекает в ней молодость и свежесть, муженек, но не стоит заблуждаться на сей счет. Ты думаешь, что любишь ее, но на самом деле очарован мною.

Перед направленным на меня дулом я не рискнул возмутиться.

– Мов – девчушка, лишенная Божьей искры. К старости она поглупеет и скрючится в три погибели. Она хороша лишь для того, чтобы воспитывать детишек да петь в семейном кругу подобных ей мещан.

– Как вы можете так отзываться о собственной дочери?!

– То, что она моя дочь, не мешает мне давать ей трезвую оценку. Я умею смотреть на людей со стороны.

– Я женюсь на Мов, хотите вы этого или нет.

– Не женишься, Морис.

– Если вы не дадите нам своего согласия, я повсюду расскажу, что Мов ваша дочь.

Люсия, усмехнувшись, направилась к телефону и набрала номер, не выпуская револьвера. Когда сняли трубку, она сказала:

– Алло, Роберт? – Так звали ее пресс-секретаря. – Говорит Люсия. Я хочу, чтобы вы подготовили большое интервью в серьезной газете. В этом интервью я сообщу о том, что девочка, живущая со мной, которую все принимают за мою племянницу, на самом деле – моя дочь. Подумайте, как лучше преподнести эту новость. Теперь, когда я стала играть роли матерей, подобное сообщение будет уместным. Может быть, следует сказать, что я держала дочь вдали от моей профессиональной жизни, чтобы оградить ее мечтательную натуру от тлетворного влияния нашей среды... естественно, заботясь о ее благе... Словом, вам понятна интонация? Материнская душа, раздираемая тревогами и волнениями за судьбу дочери, и так далее. Я могу на вас рассчитывать? Завтра утром пришлите фотографа, чтобы он снял нашу семейную идиллию. О'кей? Спокойной ночи, Роберт.