Василий Поветкин - Осенние каникулы

Платили по-разному, денег же не хватало стабильно.

Но этой осенью я зарабатывал только гитарой, голосом, и ностальгией прохожих в подземных переходах. Не то, чтобы это приносит больше всего рублей, но это доставляет мне самую настоящую радость. Вот и завтра я пойду так зарабатывать себе на хлеб. Свежий, чёрный.

Вот вам вкратце предыстория главного героя. Что-то я подумал, как-то это грустно звучит, грустнее, чем должно быть во второй главе, но тем не менее. Обычно ведь я стараюсь ничего не вспоминать и не загадывать наперёд.

Да и папу я вот так не вспоминал уже очень давно, и к состоянию мамы привык, хотя это именно то, к чему не следует привыкать. А теперь, после написанного, после оживлённых воспоминаний, я решил поговорить с мамой. К тому же, это должно придать сколько-нибудь глубины моему персонажу.

Я присел на диван рядом с ней. Она смотрит телевизор, без звука. С чего начинать такие диалоги?

– Мама, я тут про папу думал, вспоминал.

По маме прошёлся электрический разряд. Она впервые за день на меня посмотрела:

– И я его тоже сегодня вспоминала, Серёжа.

Мама по-настоящему вгляделась в меня.

– А ты так на него похож в молодости!

– А каким он был в молодости? – я вдруг понял, что сначала был слишком мал, чтобы поинтересоваться, как мои родители познакомились, а после смерти папы – никогда не спрашивал.

– Саша очень красивый был, такой живой, весёлый, улыбался всегда…

А потом мама рассказала, как они познакомились, и у меня покатились слёзы, но не только от очевидного.

Мама рассказала, что это было в общежитии, папа был на один курс её старше. Была какая-то вечеринка (именно вот это слово), где папа играл на гитаре и очень красиво пел, а мама его слушала, и сразу влюбилась. Затем они в эту же ночь гуляли около общежития под звёздами, и с тех пор были вместе.

А потом я плакал по инерции. От мамы, которую я впервые за десять лет видел такой живой, и которая через десять минут снова вошла в привычное полумёртвое состояние. От этой жизни, которая так жестока с хорошими людьми, и, конечно, я плакал от себя. От себя мне было противно до слёз.

Но скорее всего я просто не до конца отрезвел.

Впрочем – неважно. Я беспроблемно заснул и так же легко проснулся. Правда меня ждало воскресенье – сомнительный день для чего угодно. Было 12 утра, или, я бы даже сказал, 12 дня, а ещё лучше – полдень.

Необходимо было разрыхлить мозг, и какое-то время я листал в телефоне ленту просто, чтобы прийти в тонус.

Я умылся и сварил себе ровно два яйца, съел их с хлебом и был почти готов.

Взял гитару, взял пачку сигарет, денег не взял – их не осталось вовсе.

Нацепил наушники и вышел.

Подземный переход находится в пятнадцати минутах ходьбы от дома, или в пяти песнях, или, как было сегодня – расстояние составило одно «Русское поле экспериментов» и один «Зоопарк».

Мокро, сыро, и снова, снова горизонтальный дождь. Капюшон спасает кое-как, но идти недолго – я на месте.

Темно, даже тускло. Людей не очень много. Воскресенье…

Я мог бы выбрать любое место, где остановиться, чтобы играть, но я выбрал встать как всегда напротив маленького, вмурованного в жёлтую стену, ларька. Продавщица (милая женщина где-то тридцати лет), кажется, очень довольна, когда я играю, и когда она может меня видеть.

Я мог бы настроить гитару дома, но мама со смерти отца не переносит дребезжание струн в своей квартире, поэтому я настроил её прямо перед игрой. Ну какое на слух? Конечно, через приложение. Я положил открытый чехол перед своими ногами.

Я мог бы играть что угодно, то есть, вообще всё, что угодно, даже сочинять на ходу мелодию и петь бессмысленные слоги, что я иногда делаю, но, конечно, не осенью и уж тем более – не в воскресенье.

Я не мог бы петь совершенно чисто, здесь уж много причин: в принципе недостаток таланта, вчерашняя ночь, тот факт, что я проснулся час назад и не распелся (никогда больше так не буду!), и, конечно же, что? Правильно, сегодня воскресенье – но это вы итак знаете.

Я и называть не буду, что я пел, вам самим всё понятно, тысячи раз, бывая в переходах, мы слышим одни и те же песни, но разве это плохо?

Пел, голос потихоньку просыпался, и что самое главное – люди кидали монеты, а значит, всё не так уж плохо на сегодняшний день.

Но я их не просил специально – я просто пел, а они сами так решили, может, песни нравились, а может по лицу поняли, что вот эти копейки в чехле – это единственное, на что я буду жить ближайшее время.

Я полностью отдался процессу и – наконец-то! – больше ни о чём не думал, а самое главное – именно в это время люди не просто давали бедному парню на существование, но даже останавливались и подпевали.

Какие люди? Группа школьников, где-то седьмой класс, но они ничего не дали, остановились и чуть-чуть повизжали-подпели; пожилая женщина, прекрасно одетая, положила целых пять рублей; непонятный мужчина, который ни на секунду не остановился, или даже ускорил шаг, проходя мимо меня, но бросивший, кажется, рубль; парочки, парочки, парочки, но откуда они вообще взялись и с чего решили, что можно любить в это моросящее воскресенье?

Так продолжалось несколько часов, пока не произошло кое-что совершенное литературное и крайне неприятное.

Я почувствовал, а может, краем глаза и увидел, что на меня смотрят, и уже долго, но смотрят не так, как на музыканта. Какой-то хищный, неприятный взгляд. Я оглянулся, впрочем, не прекращая своих дел, и увидел… Митьку! А рядом с ним большого, злого, обременённого восьми классами школы и тремя – колледжа, образованием, субъекта . Митька показал на меня пальцем, и почему-то именно в этот момент музыка в переходе закончилась.

Митька и субъект начали на меня надвигаться. Я заметил, что под левым глазом у Митьки фингал, а сам глаз расплылся и не очень-то хотел открываться. Я почему-то подумал, что точно такой фингал в самом скором времени появится и у меня. Может, под обоими глазами. Может, только от одного удара.

– Ну что ты, *** ***? (нехороший и несколько подлый человек), – обратился ко мне субъект . Вопрос, конечно, замечательный, но в самом деле, что это я?

– Добрый день! – улыбаясь, поздоровался я с субъектом, руки, к слову не потянув.

Митька стоял сбоку и немного позади:

– Здорово, Митька! – обратился я к Митьке, но ни он, ни его отец (а это был именно его отец) не ответили взаимностью.

– Я тебе сейчас, *** (восклицание, усиливающее речь) покажу «добрый день», *** *** (нехороший и несколько подлый человек), – всё же поздоровался со мной субъект. Кстати, он говорил, не «что», а «шо» не сейчас, а «шчас». Зато *** *** он говорил великолепно.

Он подошёл совсем близко ко мне, а люди в переходе обходили нас по максимальной траектории и с максимальной скоростью.