Юлия Герман - Венганза. Рокировка

Чуть больше года назад

Новости о беременности порвали последнюю нить, сдерживающую лавину безумия. Крупицы рассудка, оставшиеся после моих похорон, затерялись в шквале помешательства, проникшего в каждый уголок сознания, стирая настоящее и заполняя кошмарами прошлого. Меня окружил туман, заполненный голосами и образами тех, кого старалась забыть. Отец снова равнодушно вручал мою руку Майклу, горящему как факел. Человек, назвавший себя моим мужем, касался кожи липкими пальцами, оставляющими на теле жирные следы. Но их образы быстро рассеивались, не успев вывернуть душу наизнанку. Сквозь густой смог до меня добрался тот, из-за которого хотелось убить себя, лишь бы не чувствовать снова невыносимой боли. Руки Ангела осторожно дотрагивались до щек, через мгновение беспощадно сжимаясь вокруг шеи. Его хриплый голос, шепчущий «Котёнок», сменялся на рык, выкрикивающий «шлюха». Я бежала сквозь белые перья тумана, спасаясь от жестоких рук. Бежала, зная, что он собирается превратить меня в товар, сор под ногами, не достойный даже пыли на его ботинках. Поворачиваясь спиной, ждала, когда догонит и прижмет к груди, коснется губами лба и будет умолять остаться. Но каждый раз оказывалась в яме, под грудой тел, не в силах выкарабкаться наружу. Я вновь задыхалась под землей с мыслями о Нём.

Таблетки, инъекции и бесконечная череда одинаковых людей в белых халатах заполнили просветы забвения. Страх быть найденной обострился, заставляя бояться даже теней. Сознание тщательно блокировало мысли о беременности, оставляя один на один со страхом. Иногда, когда меня в очередной раз засасывал липкая мгла, я видела маму. Ложилась головой к ней на колени и давала перебирать ей свои волосы. Но сколько бы я не мечтала продлить это мгновение, вместо неё постоянно появлялся Он, хватал за волосы и утаскивал за собой, словно тряпичную куклу. Мне не удавалось вырваться из его рук. Никогда.

Целый месяц врачи боролись за мой рассудок. Снова приходить в себя оказалось гораздо сложнее, чем в первый раз. Находясь среди незнакомых людей, распоряжающихся моим телом по своему усмотрению, практически вернулась в Его ад. Чувствовала себя марионеткой в руках множества кукловодов. Здесь не могло быть моих друзей. Каждый, притворяющийся заботливым специалистом, ничем не отличался от людей Ангела, стремящихся закончить начатое у той гребаной ямы. Их лекарства ни черта не помогали, вгоняя в ещё больший бред. Но даже эти невыносимые, отвратительные проблески реальности казались радостнее, чем всё, преследующее в забытье.

Постепенно туман рассеивался, позволяя привыкать к жизни лабораторной крысы. Терапия, процедуры, наблюдение психологов и снова всё по замкнутому кругу. Осознание действительности проникало в меня медленно, давая возможность привыкнуть к её уродливости. Жуткие воспоминания прошлого съедали изнутри, отравляя своими токсинами. Беременность по-прежнему оставалась за гранью понимания и казалась скорее сном, чем горькой правдой. Лишь после того, когда я вновь смогла разговаривать, печальная явь представила свой жуткий лик. Чтобы провести грань между сном и реальностью, чётко проговаривала про себя: «Я беременна. Я ношу в себе то, что посеял монстр, не знающий пощады и не имеющий никаких ценностей в жизни. Во мне растет Его ублюдок. Как я могу позволить появиться на свет ещё одному чудовищу?» Прикладывала ладони к животу, не веря до конца, что там развивается жизнь. На какие-то доли секунды забывала о чудовищной стороне человека, поселившего её в меня, представляя, как такие же пронзительные голубые глаза будут мне улыбаться. Но затем, даже в фантазиях, искры радости в них сменялись на пламя ненависти, превращаясь в то, с чем никогда в жизни не хотелось соприкасаться вновь. И тогда я точно знала, что внутри меня вселенское зло, цель которого уничтожить всё хорошее вокруг. Я умоляла врачей избавить меня от плода, но все как один утверждали, что время допустимое для аборта упущено и придется выносить ребенка до конца. Тогда я ненавидела их всей душой, так же, как ненавидела Ангела за разрушенную жизнь.

– Чем ты любила заниматься в детстве? – спросила Доктор Роуз, заправляя прядь волос за ухо, придвинув диктофон, лежащий на тумбе и фиксируя на мне взгляд.

– В детстве? – переспросила, нахмурившись. Беззаботное время, казалось таким далёким и нереальным, что вспоминать о той другой, спокойной жизни, было неправильным.

– Да. Когда ты была ребенком, что ты любила? – Тень внимательно вглядывалась мне в глаза.

– Ну…, – взяла в руки край одеяла, перебирая грубую ткань. – У меня было два детства, – перевела взгляд на белую материю.

– Когда ты говоришь, что у тебя было два детства, что ты имеешь в виду? – спокойный голос Доктора Роуз убаюкивал.

– До смерти мамы, – провела языком по пересохшим губам, – это одно детство. И …, – быстрее принялась перебирать пальцами, стараясь найти изъян в ткани, позволяющий зацепиться за него.

– И.., Марина? – так же спокойно поинтересовалась девушка.

– И когда её не стало, – замолчала на пару секунд, снова смачивая губы. – Когда её не стало, это второе детство, – сказала, опасаясь, что даже слова, произнесенные вслух, заставят меня вновь пройти через её смерть.

– Расскажи о детстве с мамой, – настаивала Роуз.

– Самое лучшее время в моей жизни, – замолчала, вспоминая, как мама читала сказки на ночь и, не дождавшись пока я усну, засыпала на самом краю моей кровати. А я лежала, и молча любовалась ею, боясь разбудить и тем самым остаться в комнате совсем одной. Я рассматривала её ровный аристократический нос, длинные черные ресницы, чуть вздрагивающие во время сна, мелкие веснушки, окрашивающие её лицо в солнечный цвет. Она казалась самой прекрасной женщиной на свете. И только налюбовавшись, я осторожно брала её за руку и держала до тех пор, пока она незаметно не исчезала из детской.

– Вы были близки с мамой?– продолжила сеанс Тень.

– Да. Она научила меня любить музыку, – опустила лицо, чувствуя, как глаза начинает щипать.

– Расскажи об этом, – интонация Роуз совершенно не менялась, оставаясь такой же спокойно-равнодушной.

– На фортепиано. Она играла на фортепиано, – прошептала, вспоминая маму, сидящую ко мне спиной и играющую «Лунную сонату».

–Тебе нравилось слушать её игру?

– Я любила наблюдать за ней во время игры, – слегка улыбнулась.

Когда мамины пальцы порхали над клавишами, она превращалась в неземное создание. Весь её образ становился практически невесомым и безумно прекрасным. Она отдавалась игре полностью, отключаясь от реальности. А я, забравшись в кресло с ногами, смотрела на неё, уносилась под музыку туда, где были только мы вдвоём.