Нина Парфёнова - Небо на цепи

– Охренеть! – Володя оторвался от письма и посмотрел на мать. Та кривила губы и смотрела на него, как на больного. – Мам, зря ты…

– Володька! – Голос её звучал умоляюще. – Откажись ты от этих денег! Нельзя чужое брать, не принесёт тебе это ничего хорошего, кроме неприятностей… Откуда мы знаем, как он эти деньги получил, что ему пришлось для этого сделать. Это ведь Америка, чёрт знает, где, как там и что. А что тебе надо будет сделать? Ты поедешь туда, один, в чужую страну, к чужим людям… Володька, опомнись, сынок… А если тебя там убьют или искалечат?

А он почти не слышал её, мысли его были заняты совсем другим. И Калерия Кирилловна, наблюдая за сыном, уже поняла, что разговаривать сейчас смысла никакого нет.

– Сынок, ты, может, ночевать дома останешься? Чего тебе сейчас тащиться через половину города, отсюда и до офиса куда ближе…

Он помедлил, словно пытаясь сконцентрироваться и понять, что она ему говорит. Кивнул, да, пожалуй, останусь. Сложил листки в конверт и спрятал его во внутренний карман пиджака, отхлебнул из кружки остывшего чая и посмотрел вслед выходящей из кухни матери. Тёплый душ совсем не взбодрил, а даже отнял последние остатки сил. Сны снились какие-то странные, обрывочные. Вот он идёт по улице чужого незнакомого города, понимая, что это Америка, но все вывески почему-то на русском языке, и все встречающиеся по пути люди говорят по-русски. Но никто не обращает на него внимания, смотрят сквозь него, а когда он пытается с ними заговорить, его не слышат и не понимают, словно он говорит на никому не понятном и совсем не существующем языке… Он начинает злиться, и вдруг оказывается внутри автомобиля, мчащегося на огромной скорости по многополосному хайвэю. Откидывается на сиденье, наслаждаясь скоростью и незнакомыми пейзажами, и вдруг видит впереди Лерку в узкой джинсовой юбочке и такой же блузке, стоящую на узеньком островке между встречными полосами движениями. Мимо со свистом проносятся в обе стороны машины, обдавая её горячим спёртым воздухом, а она слегка поёживается, поводя плечами, внимательно вглядывается в пролетающие автомобили. Непостижимым образом в плотном потоке машин она видит его, делает шаг навстречу, но тонкие ремешки туфель вдруг расстёгиваются, цепляясь блестящими пряжками за неровности асфальта, и вот её уже не видно из-за встречных машин. А на линолеуме прихожей стоят только его белые кроссовки…

Он открыл глаза. Сердце колотилось мелко и прерывисто, во рту было сухо и очень хотелось пить. Володя вышел на кухню, налил в стакан воды из чайника и жадно выпил. Внизу во дворе раздражающе мигал фонарь, остальные светили мертвенным синеватым светом. Стрелки висящих на стене часов показывали три ночи. Он лёг опять, пытаясь преодолеть вращение каких-то цветных пятен перед закрытыми глазами…

Следователь был занят и попросил подождать его в коридоре. Володя уселся на один из соединённых в ряд стульев, вытянув ноги и глядя куда-то в потолок. Вдали, где-то в начале коридора, раздалось цоканье каблуков. Это шла по направлению к нему Лана. Она улыбалась, как всегда, насмешливо. Присела рядом, заглянула ему в лицо, притронулась холодными пальцами к его щеке.

– Вова, что за мировая скорбь? Всё прекрасно и удивительно, ты совсем скоро будешь свободен, как ветер. Надо радоваться, а ты печален почему то… Что ещё случилось?

Он внимательно посмотрел на неё, прищурился и вдруг сказал, словно решившись:

– Лана, ты английский знаешь?

Она очень удивилась, это было видно, но ответила спокойно:

– Знаю. А что такое?

Он достал из кармана пиджака конверт и подал ей. Она достала документы и начала читать, периодически коротко взглядывая на Володю, который, отвернувшись, смотрел на дверь кабинета следователя. Лана аккуратно сложила документы обратно в конверт, подала ему и спросила, уже без обычных своих насмешек и издёвки:

– И что ты думаешь делать?

Он пожал плечами.

– А что тут думать? Прыгать надо…

– И далеко ли ты упрыгаешь? Без языка, без адвоката, вообще без помощи?

– У тебя есть какие-то предложения?

– Конечно. Я с тобой поеду. Как адвокат. Да ладно, не парься, не буду я тебя доставать, нужен ты мне сто лет… Заключим с тобой соглашение, ты мне заплатишь потом, когда получишь бабло своё, по таксе, и гуляй… Давай так?

– А как же твои начальники? Отпустят тебя просто так?

– А я никому ничего объяснять не буду. В отпуск поеду. У тебя загранпаспорт есть?

Он кивнул:

– Есть. Только я прямо сейчас ехать не могу, мне надо кое-какие дела порешать, не знаю, правда, надолго ли это…

Лана опять вернулась к своему обычному издевательскому тону.

– Ой, Вова, кончай хитрить, знаю я всё про твои дела. Да что я, все уж знают об изменениях в твоём одиноком статусе! Загранпаспорт мне оставь и езжай, куда хочешь. Думаешь, ты, такой умный, пришёл в консульство, и тебе прямо завтра американскую визу выдали? Ага. Месяца три ждать придётся в лучшем случае, если не полгода, даже если я за это дело возьмусь. Давай, бенифициарий, пойдём к следователю, а потом за паспортом…

Чёрная осенняя ночь стыла за окном, иногда её прорезали огни скользящих вдоль дома машин. Володя спал сегодня совсем без снов, тяжело и обморочно. И где-то на периферии сознания звучало старое, почти забытое…

После красно-жёлтых дней

Начнётся и кончится зима.

Горе ты моё от ума,

Не печалься, гляди веселей.

И я вернусь домой

Со щитом, а, может быть, на щите,

В серебре, а, может быть, в нищете,

Но как можно скорей 21 21 Виктор Цой, «Красно-жёлтые дни» …

А где-то далеко, почти за три тысячи километров, ворочалсь в постели Лерка, пытаясь найти более удобную позу, гладила живот. Она так устала за день, ей смертельно хотелось спать, а ребёнок наоборот расшалился не на шутку. Что-то опять происходило в этом бесконечном пространстве вокруг неё… Она устроилась полулёжа, полусидя, подсунув под поясницу подушку, и закрыла глаза. Никаких мыслей, только в усталой голове носилась, чётко отбивая ритм, вспомнившаяся сегодня песня. Осень, что ли, навеяла, а может, ещё что…

А мне приснилось: миром правит любовь,

А мне приснилось: миром правит мечта.

И над этим прекрасно горит звезда,

Я проснулся и понял – беда… 22 22 Там же

В детском саду Лена заглянула в кабинет заведующей. С полной добродушной Эммой Леонтьевной они были знакомы много лет, встречались на разных мероприятиях, где Лена бывала как журналист, а Эмма – очень активная общественница. Эмма Леонтьевна сидела за своим столом, что-то сосредоточенно писала. Она подняла голову на звук открывшейся двери и широко улыбнулась.