Дженис Хадсон - Неподвластные времени

— Но не можем же мы затруднять Харпера таким образом, — донесся до него голос Анни.

Харпер с усилием отвел глаза от ее шеи и встретился с ней взглядом.

— Меня это нисколько не затруднит. Но, думаю, что вас не стеснит, если я проведу ночку-другую вон на той кушетке.

— Прекрасно, прекрасно, — сказал проповедник.

Глядя в затравленные глаза Анни, Харпер стиснул зубы. Чертовски неловко получается, она ведь не желает его здесь оставлять. Но и он так просто не уедет, пока не выяснит, откуда у нее эти синяки на шее.

Анни захлопнула дверь спальни и привалилась к ней спиной. Она стояла, закрыв глаза и расслабив плечи. Ей удалось пережить этот день. Она схоронила мужа. Много часов она терпела всех этих друзей, знакомых, печальные улыбки, фаршированные яйца, сандвичи с ветчиной и галлоны кофе. И ей надо было уложить спать сына. Сына, который становится отчужденно-злобным, как только рядом появляется Харпер.

И она выдержала жесткий взгляд серых глаз, некогда ласковых и добрых. Она встретилась с Харпером лицом к лицу. Она даже смогла провести его через общую комнату в спальню Майка, оставаясь при этом более или менее спокойной.

Сейчас она осталась одна в своей комнате, нервное напряжение, не отпускавшее ее весь этот день, улетучилось, на нее наконец никто не смотрел. Никто не видел, как она дала себе волю. Никого не заботило, дрожат ли у нее руки. Можно было хоть на секунду расслабиться.

Колени ее подогнулись, и она опустилась на пол.

Он приехал. Харпер приехал.

Стыд и вина обрушились на нее. Она не имела права даже думать о нем. Никакого права. Она потеряла это право много лет назад. Десять долгих лет. Ей надо думать о Майке. О муже, которого она только что схоронила. Но перед ее мысленным взором вставало лицо Харпера — тонкое, твердое, привлекательное, с четко очерченными скулами и волевым подбородком, с ртом, который… навевает греховные мысли.

При этой мысли она покраснела. Когда в последний раз ей доводилось думать так о мужчине?

С тихим хриплым смешком она поднялась и стала раздеваться. Рот Харпера — наименьшая из ее забот. Анни обрадовалась, что он приехал, и ей было стыдно, что не она сама позвала его сюда. Но что ей теперь делать? Что сказать ему? Как поступить? Он держался холодно и отчужденно оба раза, что они разговаривали днем. Он по-прежнему ненавидит ее?

«Конечно, — прошептала она. — А за что ему любить меня?»

Хотя, может, его ненависть уже прошла. Может, его это уже совсем не трогает.

Но он снова возненавидит ее. Снова и скоро.

Харпер долго стоял посреди комнаты, глядя на дверь, за которой скрылась Анни. Старый дом потрескивал и постанывал, словно жалуясь на свой возраст. Работало паровое отопление, и из вентиляции струился по комнате теплый воздух. Он тихо закрыл дверь.

Комната Майка. Так сказала Анни. Не их комната, не прежняя комната Майка, а просто — комната Майка. Она даже предложила Харперу надеть кое-что из вещей Майка и попросила располагаться удобнее, показав шкаф, заполненный одеждой, и ванную в этой самой комнате Майка.

— Спасибо, я захватил с собой все необходимое, — ответил он Анни.

Она сглотнула и отвернулась.

— … Ну хорошо… тогда спокойной ночи.

И поспешно вышла, точно вор, которого застигли на месте преступления.

Теперь она у себя в комнате, за закрытой дверью, Харпер — тоже, так что можно оглядеться вокруг. Шкаф и комод были битком набиты мужской одеждой. Одеждой Майка. Ничего от Анни. Даже пахнет, как в холостяцкой квартире.

Если бы ему надо было доказать то, что он только что узнал, он бы извлек из-под кровати пару мужских тапочек. Майк терпеть не мог, чтобы у него мерзли ноги: и никогда не ходил босиком. Майк всегда держал тапочки под кроватью, чтобы надевать их по утрам.

Вот это новость — Майк и Анни, оказывается, спали в разных комнатах. Это открытие потрясло Харпера.

Муж и жена жили в разных комнатах.

Давно ли?

Он постарался отогнать от себя подобные мысли. Это его не касается, так что нечего об этом и думать. Но все же непонятным образом его это волновало.

Все эти годы, чтобы он ни думал о Майке и Анни, Харпер считал их счастливой парой. Майк, наверное, тайно злорадствовал, что ему удалось отбить девушку у старшего брата. Анни сначала, может быть, и переживала по поводу того, что обманула Харпера, но потом действительно полюбила Майка.

Разные комнаты, синяки у нее на щеке, явно следы чьих-то пальцев на горле, яростный, ненавидящий девятилетний телохранитель — все это складывалось в странную картину.

Черт побери, что же творится в этом доме?

Комната Майка. Эта комната всегда принадлежала Майку, хоть с тех пор, как уехал Харпер, в ней кое-что переделали. В комнате их отца теперь жил его тезка юный Джейсон.

Он едва не задохнулся от теплого щемящего чувства, когда понял, где спит Анни. В его прежней комнате. Именно там, где он собирался с ней…

Харпер бесцельно мерил шагами комнату. Настоящее сумасшествие. Анни больше не волнует его. И не волновала все эти годы. И не будет волновать после всего, что она ему сделала, даже если бы она стала перед ним на колени. Ему наплевать, где она спит.

Черт возьми, та комната, через коридор, больше не принадлежит ему. Он лишь мельком заглянул туда, прежде чем она закрыла дверь. Там больше не было фотографий астронавтов и рок-групп на стенах, призов от Университета Оклахомы. Стены были гладкие, девственно-белые. Вместо его старой полуразвалившейся мебели там стоял спальный гарнитур из полированного дуба. Вместо двуспальной кровати — софа. Никаких грязных носков на нежно-голубом ковре. В этом доме больше нет его комнаты.

Она ждет, чтобы Харпер спал в комнате Майка и одевался в его тряпки. Дьявола она дождется. Бормоча проклятия, он распахнул дверь и сбежал по темной лестнице.

Общая комната еще хранила многочисленные следы происходивших днем похорон. Харпер ощупью прошел дальше, в кабинет. Пальцы его ткнулись в косяк и ощутили заусеницу на гладком дереве. Он вдруг остановился и снова потрогал это место.

На него нахлынули воспоминания. Смех двух мальчишек эхом отдался в его сознании. А еще спор, слезы. Ему было девять, а Майку семь. Они спорили друг с другом — кто из них быстрее плавает. Спор перешел в потасовку, и Майк дал Харперу подножку, Харпер налетел лицом на косяк и вышиб себе зуб. Вот как раз здесь. В том самом месте, до которого он дотронулся. Он помнил все так, словно это было вчера. У него обильно хлынула кровь, оставляя пятна на полу, и им с Майком здорово влетело от отца за драку в доме.

Мать не терпела, когда они возились в доме. Она погибла в автокатастрофе тремя годами раньше, но отец не изменил ее правилам. В его представлении только так и можно было сохранить память о ней наверняка, чтобы дети не утратили ее. Но в таком возрасте дети неизбежно все забывают. Так что манеры у них не всегда были блестящими — как, например, в тот самый день.