Тилли Бэгшоу - Оборотная сторона полуночи-2. Как феникс из пепла

А через год Кико Адачи умер. Прилежный студент-отличник, великолепный спортсмен, в котором родители души не чаяли, скончался от передозировки нового, убивавшего наповал сорта кокаина, определяемого по букве Л на пакетиках, который специально доставлялся в университетские городки США и распространялся там Спиросом Петридисом.

Через год после этого события супруги Адачи развелись – Изуми, муж Норико и отец Кико, не смог выдержать одержимости супруги Петридисом и его эффектной женой Афиной, к тому времени уже спецпосланника ООН и знаменитой на весь мир благотворительницы, обаяние и красота которой настолько поразили сильных мира сего, что ее муж управлял их огромной империей практически без оглядки на законы.

Изуми не преувеличивал: Норико действительно охватила одержимость. Она писала бесчисленные статьи о криминальной деятельности четы Петридис, которые никто не решался опубликовать, даже сочинила роман о смерти сына с минимально измененными именами и описаниями персонажей, но его тоже никто не захотел напечатать, несмотря на известность автора в научном мире. После двух с половиной лет бесплодных усилий в жизни профессора Норико Адачи настал самый счастливый день, когда она проснулась и в «Новостях» услышала, что вертолет Спироса Петридиса рухнул в отдаленном районе штата Юта: вместе с женой он погиб в раскаленном добела пламени. От Спироса Петридиса осталось всего несколько обугленных костей, которых оказалось достаточно для проведения ДНК-экспертизы. Что же до Афины – леди Макбет, – она сгорела без остатка, дотла, в прах.

За минувшие двенадцать лет Норико Адачи вернулась в университет Осаки, восстановила свою карьеру и то, что осталось от жизни. Спирос и Афина отняли у нее семью, но она по-прежнему находила утешение в книгах, в рассказах о трагедиях, утратах и возрождении, составлявших ее духовный мир еще со студенческих времен.

До нынешнего дня.

Она вновь взглянула на экран: одно фото, один знак – и буря воспоминаний.

Еще один погибший мальчик, чей-то сын.

В той катастрофе никто бы не смог уцелеть, твердила себе Норико, призывая разум возобладать над эмоциями. В таком пламени невозможно выжить.

Но что, если Афина Петридис вовсе не человек? Вероятно, она и впрямь чудовище, дьявол, злой дух вроде японского Кама-итати, мифической ласки с острыми как бритва когтями, отрезавшими ножки у детей. Может, она ведьма?..

Профессор Норико Адачи сидела за столом, дав волю ненависти, словно яд хлынувшей по ее жилам.

«Если Афина Петридис все-таки жива, я убью ее…»

Ларри Гестер прижался к обочине на Малхолланд-драйв. Его серебристый «бугатти-вейрон» ослепительно сверкал на солнце. На пассажирском сиденье лежал айпад Ларри с меченой пяткой ребенка во весь экран.

Стало трудно дышать. Протянув руку, легендарный голливудский продюсер открыл бардачок, вытащил пузырек с антидепрессантом, сунул в рот три таблетки и с мрачной обреченностью раскрошил их зубами с фарфоровыми коронками.

Глубоко тщеславный человек, Ларри Гестер благодаря самым одаренным в Лос-Анджелесе пластическим хирургам, подпитывавшим свои таланты безграничными финансовыми возможностями пациентов, выглядел намного моложе своих шестидесяти пяти лет: с гладкой кожей, ясными карими глазами и едва тронутыми сединой роскошными каштановыми волосами. В отличие от большинства голливудских знаменитостей Ларри Гестер не довольствовался тем, что молоденькие актрисы выстраивались в очередь к нему в постель лишь оттого, что он был богат и влиятелен: ему хотелось, чтобы его еще и желали, физически жаждали. Теперь, несмотря на все усилия, достигать этого становилось все труднее. Кто-то мог отнести это за счет его возраста, но Ларри Гестеру была известна истина: причина в ней, в Афине, Афине Петридис.

Если бы она не попалась ему на глаза!

Тогда, в свои сорок семь лет, Ларри Гестер стал одним из самых востребованных людей в Голливуде, когда согласился выступить продюсером биографического фильма о жизни знаменитой греческой красавицы. Афина приняла его приглашение пообедать и приехала в отель «Беверли-Хиллз» в белом воздушном платье, похожая на ангела. Это стало для Ларри началом конца. Он моментально влюбился в нее, и хотя они ни разу не переспали, ни разу даже не поцеловались, одержимость женой Спироса Петридиса сделалась для Ларри движущей силой всей его жизни.

Афина, красавица, само совершенство, была жертвой, оказавшейся в цепях страшного брака с чудовищем. Именно об этом Ларри Гестер и рассказал в своем фильме, страстно желая спасти Афину, оставить в Америке, построить ей дворец в Голливуд-Хиллз, где она могла бы жить под его защитой, навеки благодарная Ларри за доблесть и благородство, словно королева Гвинерва – сэру Ланселоту.

Но судьба распорядилась иначе. На следующий день после завершения работы над фильмом Ларри Гестера среди бела дня похитили у дверей его офиса на бульваре Сансет. Никто не знал, что произошло за неделю, пока продюсер пропадал неизвестно где, и никогда не узнает. Ларри ничего не сказал ни полиции, ни семье – никому. Он просто однажды утром появился у ворот своего поместья в Беверли-Хиллз в состоянии шока. Безымянный палец левой руки был сильно поврежден, а на пятке правой ноги красовалась выжженная буква Л.

Всем, кто потом замечал эту метку и спрашивал, что она значит, он говорил: «Ларри».

Фильм так и не вышел на экраны, а Ларри Гестер никогда больше не видел Афину Петридис.

После катастрофы с вертолетом Ларри мало-помалу вернулся к своей карьере, вновь набирая обороты с того места, где рухнул. За прошедшие десять лет он выпустил четыре фильма-суперхита и дважды женился. Жизнь шла прекрасно. До сегодняшнего дня.

Опустив оконное стекло, он взял айпад и вышвырнул из машины за край обрыва, уходившего склонами в раскинувшуюся внизу долину, и вдруг разрыдался, словно маленький ребенок.

Петер Хембрехт закрыл глаза и погрузился в музыку. Дирижерская палочка рассекала воздух с грациозностью и плавностью, что и выделяло его из самых великих дирижеров мира. Хембрехт, бесспорно, лучший из лучших, был Маэстро с большой буквы. Каждый музыкант, сидевший в тот вечер в лондонском «Альберт-холле», чувствовал, что ему выпала великая честь, поскольку быть вознесенным гением Петера Хембрехта, пусть даже на мгновение, означало играть в полную силу, сиять как звезда.

«Благодарю вас, Маэстро!»

«Великолепное исполнение, Маэстро!»

После концерта Петер, как обычно – охотно и любезно, – пожимал руки и раздавал автографы, затем надел теплое кашемировое пальто и отправился пешком домой, на Куинсгейт-стрит, что находилась в нескольких кварталах от концертного зала.