Ирина Ваганова - Хорошая моя

Одна надоедливая мыслишка время от времени всплывала. Человек десять из лаборатории узнали о случившейся с Машей неприятности, некоторые посочувствовали на словах, и ни один не предложил подбросить домой. Притом что почти у каждого автомобиль на площади перед административным корпусом припаркован. Нужно было самой попросить? Хм… Духу не хватило у новой сотрудницы. Она хоть и познакомилась со всеми, даже имена и отчества многих запомнила, приятельских отношений завести не успела. Разве что с Кристиной Дмитриевной, поскольку сидели они в одной комнате. Да та, к сожалению, каждый вечер уезжала с мужем на дачу, а это в противоположную сторону.

Через десять минут были около общежития. Николай пристал к тротуару перед входом, не выключая мотора. Посмотрел на Машу. Она отстегнула, щёлкнув замком, ремень безопасности, тот вжухнул и неторопливо смотался в приёмник. Дверь не открыла, продолжала сидеть. Слишком уж быстро доехали. Покидать уютный, можно сказать, вылизанный до блеска салон Жука совсем не хотелось. Повернулась к водителю, протягивая ладонь:

– Тебя ведь Коля зовут? Я Маша.

Давненько не видела такого удивлённого взгляда. Молодой человек смотрел на её руку так, будто не знал, что с ней делать. Маша тоже смутилась, продолжая держать ладонь на весу, прошептала:

– Просто пожми. Так принято.

Уголки его губ дрогнули в несмелой улыбке. Коля бережно, словно дотрагиваясь до ценного артефакта, обнял пальцами девичью ладошку. Маша крепко пожала руку парня, слегка тряхнула и сказала, не выпуская:

– Очень приятно.

Чистая правда! Было дико приятно касаться кожи Колиной ладони. Нежная, словно у ребёночка. Разве бывает так? Взрослый – ну ладно, моложе самой Маши, но всё-таки взрослый человек, работающий с железками, мётлами, лопатами – имеет такую приятно-мягкую кожу! Разве это справедливо? Разве получится забыть это прикосновение? Пауза затягивалась. «Почему он всё время молчит? – подумалось. – Немой, что ли?» Маша, наконец, отцепилась, переплела пальцы в замок и, заранее сердясь на себя, спросила:

– Коля, скажи, сколько будет шестью восемь?

Улыбка исчезла. Парень отвернулся, опустив ресницы, медленно провёл подушечками пальцев по отполированному до блеска рулю, едва заметно вздохнул и тихо сказал:

– Сорок девять.

– Ты шутишь? – воскликнула Маша. – Ведь ты нарочно! Да?

– Всегда так говорю. Все смеются.

– Ну, раз знаешь, что будут смеяться, значит, шутишь!

Она и сама не смогла бы объяснить, почему так завелась. Чувствовала горечь от того, что слова Кристины Дмитриевны подтвердились, но не только горечь. Что-то тёплое, материнское шевельнулось в груди. Хотелось обнять этого недотёпу, прижать к себе и шептать ободряющие слова.

– Я, правда, не помню. Учил-учил, да так и не выучил. Нужно в тетрадке смотреть табличку, чтобы отвечать.

– Не переживай, – многие живут себе спокойно, абсолютно позабыв, сколько будет семью семь. – За людей считают машины.

– Мне не нужно ничего считать, – едва заметно пожал плечами Коля. – Мама раньше помогала, теперь Оля.

– Это кто? – взявшаяся было за ручку двери девушка снова обернулась. – Кто эта Оля?

– Сестра. Оля хорошая.

– Хм… Не сомневаюсь. Ну, ладно, я пойду. Спасибо, что довёз. Сама бы я полчаса хромала.

– Пожалуйста.

Маша выбралась из машины и побрела к общежитию. Слышала, как удалялся урчащий звук мотора, не оглянулась, не махнула рукой. Было очень грустно. Как же так? Милый-милый Коля даже не осознаёт, насколько отличается от других парней. Не только тем, что не способен к арифметике. Он совсем, совсем другой. Пришелец из иных миров.

Варя Дьяченко

Варя остановилась у двери профессорской квартиры с металлической пластиной, хранившей напоминание о когда-то проживавшем здесь человеке: «Озерцов Виктор Андреевич». Оперлась на покрашенную в бежевый цвет стенку и наклонила голову, стараясь выровнять дыхание. Здешний четвёртый этаж сродни обычному шестому – дом с высоченными потолками дохрущёвской эпохи не имел лифта. Стоило сюда лезть? Не напрасно ли она затеяла этот визит? Варя напоминала самой себе пятиклашку, задумавшую пожаловаться на обидчицу и явившуюся с этим к завучу.

Наверху зашумели. Женский голос просил захватить мусор, мужской недовольно торопил.

– Она тоже мать, она поймёт! – пробормотала себе под нос Варя и нажала на кнопку.

Раздалась звонкая трель, и уже через минуту послышался стук каблучков.

– Кто там?

– Эльвира Васильевна, добрый день! Позвольте войти, мне нужно поговорить с вами.

С пятого этажа, судя по звуку шагов, стали спускаться. Варя нервно оглянулась. Ей почему-то было важно оказаться в квартире, прежде чем её кто-нибудь увидит здесь. К счастью, раздался щелчок замка, дверь распахнулась, пуская гостью в прихожую. Поспешно заскочив туда, замерла, рассматривая хозяйку. Худощавая фигура – предмет зависти, сама Варя имела склонность к полноте и вынуждена была неотступно следить за весом. И ещё: ни одной седой нитки! Тёмно-русые волосы, уложенные на затылке замысловатой велюшкой, не знали краски. А ведь Эльвире скоро шестьдесят стукнет! Варе немного за тридцать, а ей приходится применять оттеночный шампунь, чтобы скрыть седину на висках.

– Здравствуй, деточка, что-то не припомню, ты ученица Виктора Андреевича?

– Нет-нет. Мой отец работал с профессором. Константин Константинович Рогов.

– А! Костик! – улыбнулась Эльвира Васильевна. – Знаю-знаю.

– Да, – Варя кивнула и закусила губу. Зачем она говорит об отце, ведь речь о муже. – Можно мне пройти?

Лицо хозяйки стало печально-задумчивым:

– Виктора Андреевича нет.

– Так я к вам, хочу поговорить о муже, о Сергее.

– Он ученик э-э-э…

– Нет, руководит аспирантами в институте.

– А твоё имя как, деточка? Что-то не припомню.

Варя назвалась, с трудом пряча раздражение. Что за манера беседовать на пороге!

– Так я пройду?

Хозяйка вздохнула и нехотя раскрыла двустворчатые остеклённые двери, пропуская навязчивую визитёршу в гостиную. Здесь витал дурманящий аромат лилий.

Центр комнаты занимал большой круглый стол с шестью венскими стульями. Через приоткрытое окно доносились детские голоса. Захотелось выглянуть, убедиться, что с дочками всё хорошо. Пришлось оставить Аню и Таню на площадке с горкой и качелями. Двор закрытый, ничего не должно случиться, но материнское сердце сжимается от любой неизвестности.

Эльвира Васильевна уселась за стол и тронула вязанье – крючок и начатое кружево. Кремового цвета салфетки были разложены повсюду: под цветочными горшками, под вазой с теми самыми лилиями на этажерке, на спинках дивана и кресел. Смотрелось это по-деревенски, но не без уюта.