Анна и Сергей Литвиновы - Эксклюзивный грех

Надя вздрогнула. Слишком живо еще в ней было воспоминание, как Димочка – молодой, красивый, веселый – рассказывал ей, по пути к дому Желяева, как он вышел из здания Думы под прикрытием говорливого Чириковского. И как она тогда самозабвенно хохотала – хохотала, несмотря на грозящую им обоим смертельную опасность… О, если бы можно было все изменить!.. Вернуть Димочку!.. Пусть хотя бы даже на минуту… Хоть на секунду… Она бы ему сказала… Она бы успела ему сказать… Глаза ее наполнились слезами…

Надя вытерла слезы рукой и досадливо щелкнула пультом.

На другом канале шел американский боевик. Громыхнул взрыв, взметнулись языки пламени, двое героев полетели вверх тормашками… О господи, как это походило на правду – и насколько веселее и нереальней было по сравнению с тем, что происходит взаправду… Ей и тела-то Диминого не показали. Сказали: “Не на что там смотреть!"

Надя еще быстрее переключила программу.

Дальше – врачи (опять-таки, судя по красивым халатам, американцы) толпились у каталки, и один из них сосредоточенно выкрикнул: “Интубацию!..” Картинка живо напомнила ей о маме – и опять о Диме. К черту, к черту!..

На следующем, музыкальном, канале певичка стиля “гранж” распевала что-то на фоне мужского туалета. Из кранов хлестала мутная вода, она переполняла раковины и вытекала на пол… Опять – мимо. Надя с омерзением переключила программу.

Надя надеялась напасть на старое доброе советское кино – вроде “Девчат” или “Кавказской пленницы”. Им бы она, кажется, заинтересовалась, вспомнила бы, поплакала – но ничего похожего не было и в помине. Она пролистала весь ассортимент программ и в конце концов вернулась к самой первой – политическому ток-шоу. И тут услышала нечто, заставившее ее остановиться и прислушаться.

– ..вы, как и президент, родом из Ленинграда? – ласково спрашивал ведущий-“пастор”.

Мужик в дорогом костюме, без пяти минут премьер-министр (как там его звали?), важно кивнул своей седовласой головой.

– Да, но познакомились мы с президентом только в Москве, работая в правительстве.

– Вы в Ленинграде учились?

– Да, и учился, и потом работал. Учился в ЛЭИС – Ленинградском электротехническом институте связи, а работал…

Тут ведущий перебил будущего премьера. Прозвучал странный вопрос:

– Вас не тяготят никакие воспоминания студенческих лет?

Легкая тень прошла по лицу интервьюируемого. Надя напряженно уставилась в экран. Вопросы о Ленинграде и студенчестве странно перекликались с последними событиями в ее жизни.

– Времена молодости, – солидно пожал плечом будущий премьер, – это время учебы, спорта, дружбы, общественной работы… Естественно, что эти годы я вспоминаю с большой теплотой.

– Совершали ли вы в юности неблаговидные поступки? – все пытал большого человека мягким, почти ласковым голосом телепроповедник.

– Не припомню, – сухо и даже слегка зло ответил высокий чин. – Ах да!.. – словно бы вспомнил он. – Однажды с друзьями мы в три часа ночи на Невском распевали песни. – В аудитории раздались смешки. – Это неблаговидный поступок? – Герой улыбнулся, однако глаза его оставались злыми.

– А имя Елены Коноваловой вам что-нибудь говорит? – вдруг резко спросил ведущий.

Надю словно бы по лицу ударили. Она дернулась и отшатнулась от экрана. И уж с этой минуты всеми своими обострившимися, напряженными чувствами ловила каждое доносившееся с экрана слово, каждый оттенок мимики и ведущего, и зрителей, и будущего премьера. Она (и, наверное, миллионы телезрителей) увидела, как на мгновение – но только на мгновение – дернулось лицо большого человека. Впрочем, он тотчас овладел собой, произнес:

– Странный вопрос… Кто это? Я что, должен ее знать?

В аудитории раздались смешки.

– Елена Коновалова, – спокойно и размеренно проговорил ведущий, – была студенткой Ленинградского технического университета. Она покончила с собой в январе тысяча девятьсот семьдесят восьмого года. Елена Коновалова выбросилась из окна…

– Соболезную ее родителям, – успел вставить будущий премьер.

– ..И вы, господин Кочугин, тогда первым оказались у ее тела. И плакали над ним. Так это было?

Пальцы Кочугина, до того спокойно лежавшие на подлокотниках, дрогнули. Струйка пота выползла из-под бойкой седой шевелюры и покатилась по щеке.

– Не припомню, – выдохнул он.

– Кроме того, рядом с вами у тела убитой оказался некий Шепилов. В будущем – бизнесмен. Вы его знали?

– У меня нет комментариев.

– Шепилов был убит в Москве, в своей квартире, восемнадцать дней назад. Что вы можете сказать по этому поводу?

– О чем это вы, уважаемый, говорите? – резко бросил Кочугин (он, кажется, теперь полностью овладел собой). – Что за вопросы мы обсуждаем? Объясните мне, какова тема передачи?

Показали крупный план студии. Все присутствующие затихли. Даже вечный дебошир (ввиду телекамер) депутат Чириковский сидел тихо-тихо: похоже, понимал, что начинается скандал, который ему не перескандалить.

Надя, по другую сторону экрана, вцепилась обеими руками в обивку дивана, подалась к телевизору.

– Задача передачи, – отпарировал ведущий, – познакомить зрителей с личностью будущего премьер-министра России. Что я сейчас и делаю… Итак, вернемся на двадцать пять лет назад. Тогда на месте самоубийства девушки, кроме вас с Шепиловым, оказались еще двое: врач студенческой поликлиники Евгения Полуянова и медсестра Надежда Митрофанова. Они обе тоже были убиты. Совсем недавно. Две недели назад. Вскоре после убийства Шепилова…

В зале кто-то ахнул.

– ..Как вы объясните сей факт? Кочугин спокойно произнес, глядя прямо в лицо ведущему:

– Я обращусь к руководству вашего канала, чтобы вас назначили вести криминальные новости. У вас получается неплохо. Но, может быть, пока вы политический обозреватель, мы обсудим темы, которые действительно волнуют население? О повышении пенсий? О финансировании оборонных расходов на будущий год? О темпах роста курса доллара?

– Думаю, население теперь больше интересуют подробности того, как произошли те три убийства, о которых я упомянул, господин Кочугин.

Кочугин пожал плечами и, адресуясь к аудитории – что, мол, взять с больного или пьяного человека, – юмористически развел руками. Кое-кто в студии засмеялся – но лучше бы Кочугин таких сложных жестов не делал: внимательный наблюдатель мог бы заметить, как у него подрагивают кончики пальцев.

– У меня просто нет слов, – вздохнул он.

– Еще вопрос… Впрочем, режиссер подсказывает мне, что сейчас у нас на связи наша студия в гостинице “Россия”. Говорите, вы в эфире!..

И тут на большом студийном экране вспыхнуло изображение: человек сидел на фоне Васильевского спуска и собора Василия Блаженного. Надя пока не различала его лица, но поворот его плеч показался ей странно знакомым. И тут режиссер перевел изображение в студии “Россия” на экран – и у Надежды закружилась голова. На экране был Дима Полуянов. Дима – живой, здоровый, веселый. Он был в той куртке, что и в день убийства, и он так же улыбался, как тогда, когда она видела его в последний раз в жизни, когда он входил в подъезд желяевского дома, и обернулся к ней, и помахал рукой… Надю затошнило. Что это?! Господи, что это? Запись? Компьютерная графика? Монтаж?