Ирина Лобановская - Пропустите женщину с ребенком

— Сделаем! — по-военному отчеканил он.

И слово отставника сдержал. Борис на юрфак поступил, хотя сделать это было непросто. Безблатных запросто «резали».

Но дальше вести его по жизни дядя не мог и не собирался. Приходилось рассчитывать исключительно на свои силы.

После того страшного похода в горы родители сначала горевали и растерялись так, словно потеряли единственного сына. И они действительно его потеряли. Там, в затаившихся под снегом горах, Борис оставил не только ОйСвету, но и самого себя. И теперь пытался найти себя другого, собрать по кусочкам, по клочкам… Некоторые кусочки казались хороши. Но очень некоторые и очень кусочки…

Борис в пару минут сориентировался и пригласил Наташеньку в ресторан. В пятницу вечером. Руководствуясь прекрасным жизненным постулатом: кто девушку ужинает, тот ее и танцует.

Обе дамы расплылись в улыбках. Борис судорожно прикидывал, на что может хватить его скудной зарплаты. Надо будет на всякий случай попросить взаймы у родителей и у дядьки… Потом когда-нибудь отдаст, наскребет по клочкам…

— Ну что вы… — для вида засмущалась Наташа. И мгновенно согласилась.

Сказать по правде, она в своей жизни в ресторанах бывала нечасто, разве что на свадьбах более удачливых подруг, которым смертельно завидовала. Иногда знакомые парни приглашали в кафе. Тоже очень редко, раза два-три… Просто посидеть, проветриться, куда-то деть вдруг ставшее ненужным время. А оно, такое торопливое, бывает удивительно неспешным, тягомотным, беспредельным, как замедленные кадры кинопленки… Таким оно показалось Наташе до вечера пятницы.

— Наконец они встретились на «Арбатской». Борис размахнулся аж на саму «Прагу» и сам слегка испугался своей непродуманной прыти и резвости. Но ему всегда всего хотелось добиться и получить сразу, чтобы все тотчас вдруг упало ему прямо в руки… А если не получалось — он мог повесить нос и загрустить.

Наташа увидела Бориса, пронизанного солнцем, сияющего, идущего под пристальным, прицельным обстрелом множества женских глаз, старающихся выбить «десятку», и удивилась. Неужели этот солнечный юноша может всерьез ею увлечься? Наташа никогда не строила иллюзий по поводу своей внешности, не обольщалась на ее счет и завышенной самооценкой не увлекалась, как многие ее сверстницы.

Она растерялась, смутилась, мучительно захотела немедленно затеряться в яркой, говорливой толпе… Она даже сделала шаг назад. Но не успела исчезнуть. Борис заметил ее и радостно взмахнул рукой. Наташа остановилась. Робко улыбнулась в ответ… Отметила, как классно сидит на молодом начинающем юристе модный дорогой костюм.

Вздохнула… И отдалась на волю судьбе. Впрочем, когда судьба является пред тобой в столь блестящем, незабываемом образе, устоять перед ее искушением слишком нелегко…

Борис, чуть прихрамывая, подошел к Наташе и легко, свободно, словно делал это каждый день несколько раз, взял ее под руку. Наташа стушевалась еще больше.

— Вперед! — бодро и весело скомандовал неотразимый мужчина. — Вы великолепны!

И хотя Наташа была далека от подобной мысли, она все равно решила принять ее за истину в первой инстанции.

— Видите ли, — увлеченно рассуждал по дороге к «Праге» Борис, — все на свете рестораны формальны в смысле формы. Так получается… Да, там все искусственно и надуманно, это ясно. Ну и пусть! Настоящая жизнь идет не в этих красивых стенах. Ей туда вообще нет хода. Но в ресторане так и должно быть. Он в два счета обесценивает и превращает в ничто подлинные ценности, например семью, детей и простой домашний обед, не претендующий на кулинарные изыски. Но обесценивает лишь на время. Правда, это время для каждого имеет очень разные границы.

Наташа взглянула на него с уважением, оценив ум. Для чего и старались…

Метрдотель весь в черном, извивающийся, как нарядный и очень хорошо оплачиваемый глист, провел их к столику, усадил и кликнул официанта. Тот моментально возник рядом — странно, даже ждать не пришлось! — и изогнулся, словно канцелярская скрепка на столе Бориса или компьютерная скрепка-подсказка. В то время компьютеры в России только появлялись, но мать уже привезла из-за рубежа для дочки. И обе довольно быстро научились с ним обращаться.

Скрепыш услужливо протянул меню, а Борис передал его Наташе. Она невидяще уставилась в поплывшие, разбегающиеся перед глазами строчки, отчаялась и вернула меню Борису. Он улыбнулся и быстро, почти не читая, заказал. Казалось, юрист бывает в ресторанах через день.

— Вы… часто здесь бываете? — неуверенно спросила Наташа.

Он, словно оправдываясь, пожал плечами:

— Так получается… Почему-то все клиенты обожают обсуждать детали дела, а главное, благодарить за удачную защиту именно в ресторанах. Я уже свыкся с такими посиделками, научился ориентироваться и потихоньку попивать портвешок. Водку не люблю. — Он приветливо кивнул вновь появившемуся с заказом скрепышу. — Наташенька, я не умею произносить тосты, поскольку с женщинами в рестораны не хожу, а клиенты любят говорить сами, и чем больше, тем лучше… Но все-таки постараюсь сказать. Очень давно, когда я учился в первом классе, вдруг к нам на уроке заявился электрик. Проверил проводку у двери и удалился. Но пока он проверял, все ученики обернулись к нему. Мастер ушел, а учительница заметила: «Ребята, вы не должны ни на что и ни на кого отвлекаться во время урока! Кто бы в класс ни вошел — смотреть надо лишь на учителя! Пусть к вам в класс въедет танк — вы и тогда должны смотреть только на учителя!» Так вот… Я бы хотел, чтобы вы отныне смотрели лишь на меня, даже если вокруг вас появятся и замельтешат сплошные Алены Делоны и Вячеславы Тихоновы!

Наташа в замешательстве молчала. Она не знала, можно ли доверять сидящему напротив солнечному юноше или стоит его остерегаться. Хотелось верить… Но именно этого хочется каждому, что здесь нового и оригинального? Наташа жила, как любой на земле, просто и обыденно, желая того, чего желают все, и стремясь к тому, чего все хотят… Только притягательный молодой человек неестественно торопился. Наташа не знала и не узнала никогда, как мучительно пытался Борис в то время умертвить память об ОйСвете, как терзался, пробуя задушить всякие воспоминания. И не мог, как ни старался…

Перед глазами постоянно, независимо от воли, не способной помочь, а, напротив, мастерски делающей все, чтобы сломать его, — казалось, воля ему уже не принадлежала, а пошла на поводу у памяти — возникала снежная пустыня. В лицо вновь хлестал ледяным крошевом бешеный, осатаневший от власти и могущества ветер… И к груди Бориса зябко, в последней надежде, прижималась худенькая девочка, имени которой он не помнил, но которую он должен, обязан спасти от холода и снега, вынести отсюда в лагерь, где тепло и можно поесть и попить… И растереться спиртом, и глотнуть его, обжигающего горло, но несущего спасение и надежду…