Наталия Беззубенко - Пока идут старинные часы

Обстановка накаляется, Александр Лаврентьевич вмешивается весьма вовремя:

– Володенька, а что с рукописями? С книгами что?

– Не, до тудава не успел огонь, – хранитель облегченно выдыхает и хлопает парня по плечу. – У входа прям полыхнуло, в щитке. А я мимо проходил, чую, паленкой воняет. Пошел чисто проверить. А там елки-палки, лес густой! И ваша хваленая сигнализация не сработала!

– Спасибо тебе, голубчик. Да-да, с сигнализацией надо что-то делать, – Александр Лаврентьевич с кряхтеньем, совсем по-стариковски, опускается на лавочку и произносит чуть слышно: – Это наш Володя… Владимир Савельич Парамонов – завхоз и мастер на все руки. Прошу любить и жаловать.

Володя улыбается нам:

– Да Вовчик я. Скажете тоже – Владимир Савельич.

Анжела немного в стороне ото всех, и Володя не сводит с нее восхищенных глаз. Игривый ветерок треплет ее замысловатую прическу. Красный материал открытого платья свободно струится, облегая фигуру и подчеркивая неоспоримые достоинства ее обладательницы. Богиня, сошедшая с небес к простым смертным.

Тканев тоже в отдалении, стоит, опершись рукой о могучий ствол дерева, и уминает за обе щеки яблоко, прихваченное с ужина. Только благодаря этому сочному фрукту мы и не слышим подходящую случаю присказку. И не соизволит подойти поближе, ограничивается легким приветственным кивком. Завидные аппетит и спокойствие! Вон Лерх нервно обкусывает пальцы. И опасности никакой, а она с ужасом таращится в черноту входного проема. Исходящие от нее волны безысходности и страха обдают и меня. И мне тоже становится страшно.

– Лена, все в п-порядке?

Она вздрагивает и беспомощно смотрит на меня, потом проводит рукой по лицу, снимая страх, словно паутину:

– Да, все… Порядок. Не люблю пожары, – шепчет она и медленно бредет в сторону флигеля.

Да кто ж их любит? Это ж не праздничный фейерверк на Новый год. Это напоминание о том, что человек не может все контролировать. Иногда случаются неожиданные вещи, и после них жизнь четко делится на две части – до и после…

– Ну все, китайские церемонии закончились? Можно идти спать? – Авдеев выразительно зевает. На одной его руке небрежно висит пиджак, на другой – Анжела.

Володя восторженно смотрит ей вслед, но Александр Лаврентьевич окликает его и уводит по ступенькам в дом.

Мою руку обжигает льдинка, от неожиданности я вздрагиваю и ойкаю. Рядом Лёля с той же куклой в обнимку. Это она коснулась меня замерзшей ладошкой. Ее пустые голубые глаза прикованы к двери, которая только что захлопнулась за хранителем и завхозом.

– Огонь, огонь, – то и дело талдычит она, – в доме, где живут тени. Лёля видит огонь.

– Лёля, все хорошо, – нарочито спокойно отвечаю я, не понимая, что чувствую больше от ее слов – раздражение или тревогу. Беспомощно оглядываюсь в поисках Анны Никитичны. – Огонь погасили, проводка старая, вот и загорелась. Такое бывает, особенно в старых зданиях. А тени всегда появляются, когда темнеет на улице… Хочешь, я провожу тебя? – лихорадочно соображаю, где же ее дом. В моем флигеле? Или они с сестрой живут в деревне? Но Лёли и след простыл.

В темноте внезапно вспыхивают два огонька, меня пристально изучают. Клыкастое приведение усадьбы вышло на ночную охоту и принюхивается к добыче? Я сжимаю в кармане ключик – мой единственный оберег от ночных монстров. На освещенное крыльцо запрыгивает обыкновенная полосатая кошка. Грациозно тянется, отставляя заднюю лапку, и уставляется на меня желтыми глазищами. Кис-кис-кис! Шаг вперед – и полосатик моментально скрывается в тени куста.

Под блеклым фонарем разгорается жаркий спор, Тканев (как его точно окрестил Авдеев сказочником!) размахивает руками, как ветряная мельница лопастями, тычет пальцем в грудь краеведу Бондаренко.

Мне ничего не остается, как пойти к себе. Ключ от комнаты Александр Лаврентьевич отдал мне еще в кабинете. Внутри флигель выглядит вполне современно, на второй этаж ведет бетонная лестница с хромированными перилами. Комнату (типичный гостиничный номер) оживляет только акварель с ожидаемым сюжетом – уваровская усадьба на рассвете. С балкона открывается фантастический вид на лунную дорожку в березовой роще. Порхают ночные бабочки, в кустах попискивает пташка.

При свете настольной лампы ключик из уваровского дневника кажется еще загадочней. Едва заметны буквы PHS на корпусе. Пальцем провожу по потертостям на коронке – ключом пользовались довольно часто. Только как? Не буфет же с сервизом им запирали. Хоть бы не буфет. Хоть бы не шкатулку со сбереженьями на черный день, а что-нибудь значительное. В комнате оставлять его небезопасно, придется повсюду таскать с собой. Карман моих джинсов – самое надежное место, что приходит в голову. Только в летнюю жару это не самый лучший вариант. А если повесить его на цепочку, как кулон, и скрыть под просторной рубашкой? На дне моей сумки как раз есть подходящая с закрытом воротом.

Почти сразу проваливаюсь в яркий и странный сон. Меня подхватывает безумный хоровод зверушек, лисичка рассказывает уваровскую сказку голосом Максима Тканева. Пытаюсь выбраться из круга, но меня не выпускают. Хоровод кружится все быстрее, и вокруг меня вьется пестрая лента…

Я типичная «сова»: люблю подремать по утру и проявляю чудеса поразительной работоспособности поздним вечером и ночью. Но здесь, в усадьбе, мои внутренние ритмы меняются. На восходе меня будят соловьиные трели, после заката убаюкивает стрекот цикад. Далеко за полночь погружаюсь я в сочные сны, чтобы бодрой вынырнуть из них с первыми лучами солнца.

Работа меня увлекла. Составление комментариев к документам требует значительных усилий: интересы Уварова не ограничивались только литературой. Приходится листать увесистые энциклопедии и каталоги, сверяться с электронными базами и отправлять запросы в архивы. Часовой перерыв на обед и прогулку (настоятельный совет Александра Лаврентьевича) и одно неукоснительное правило: каждый вечер участник заходит в личный кабинет на сайте проекта и выгружает сделанное за рабочий день.

С остальными я практически не общаюсь, разве что с Максимом Тканевым. Ну как – общаюсь? Его бормотание я поначалу приняла за попытку завязать непринужденный разговор:

– А это что у нас такое?.. Ну конечно. Конечно!.. Постойте, что это значит? А вот если мы вот так… под другим углом, так сказать?..

Скоро до меня дошло: Тканев общается с самым интересным собеседником на свете – самим собой. Я выдохнула и расслабилась. Моя персона интересовала его не больше пейзажа на стене нашего кабинета.

Просматривая дневниковые записи Уварова, натыкаюсь на странную запись.

«Вечером с нетерпением жду Феоклистовых, а Сашенька сказалась больной и не выйдет. Неужели она прознала? Ни словечка в укор. Только взглянет нерадостно. Нехорошо это. Совсем нехорошо и постыдно! Самый лукавый бес попутал! Надо прекращать, надо себя в узде держать. Нет тайны между мужем и женой, одно лишь таинство… Но как хороша была прошлая охота у них в именье!»