Виктор Лысых - Сувенир для фрау Моники и побег за любовью

Однако вскоре пришло к ней и осознание того, что подобное может и не произойти, ведь Иван солдат – и себе не принадлежит…

Деньги вперёд, и доступ к телу разрешён

Возвратившись к ребятам, любопытство Хамзы Иван удовлетворил тем, что сказал, что они с Моникой лишь поздоровались и обменялись парой фраз. А еще, кивнув на Безрука, который стоял в сторонке и вытянув шею, рассматривал немок, попросил Хамзу не болтать при нём на эту тему.

– Не хочу лишних разговоров в роте. Было и прошло. Всё, забыли!

– Да, такой кайф вряд ли забудешь. Повезло тебе, ну и ладно, – согласился Хамза. – Может и мне когда-нибудь повезет.

Забегая вперед, следует сказать, что Хамзе вскоре действительно повезло в этом непростом деле, особенно здесь, в Германии. У него стал болеть желудок, может и от сухарей, которые он грыз постоянно, но, как бы там ни было, его положили в госпиталь. А здесь работала кастеляншей и техничкой немка Марта.

Было ей годков сорок: лицо широкое с двойным подбородком, а глазки голубые и какие-то детские. Но самыми притягательными, что было у фрау, так это круглые, как мячи, сиськи и широкоформатная задница, которая особенно интриговала солдатиков, когда эта мамзеля в наклонку наводила чистоту в помещениях госпиталя.

И уже в первый день пребывания здесь, когда Хамза засмотрелся на достоинства Марты, он и узнал, что фрау за пятнадцать марок, а то и за десять, смотря по настроению, ложится под любого.

И вот через несколько дней, после окончания её дежурства, ребята передали, что желающие могут подходить. Собрался на это мероприятие и Хамза, но чуток припоздал, и пришлось занимать очередь, которая образовалась в сторонке от подсобки, где и проходил «приём жаждущих женского тела».

А последний, за кем Хамза застолбился, сказал, что они могут и пролететь, если фрау вдруг закапризничает и скажет, что приём окончен раньше, чем до них дойдет очередь.

Это подтвердил и рослый солдат с петлицами артиллериста, стоявший тут же:

– Да, мужики, можете и пролететь и такое здесь уже бывало. Хрен знает, как оно пойдёт, может какой-нибудь ухарь не туда вдунет или мало заплатит. – Продолжал разглагольствовать артиллерист, но Хамза перебил его:

– Ничиво, сегодня всё будет нормально, так что постоим.

И они постояли и дождались. Хамза приоткрыл дверь, когда подошла его очередь и заглянул в подсобку, где был полумрак, а поэтому разглядеть, где тут что сразу и не получилось. Он остановился и услышал голос немки: «Ком, ком». Присмотрелся и увидел на диванчике, в закутке, мадам. Платье было задрано до груди, ноги в раскорячку:

– Марки, марки! – сказала она и показала рукой на тумбочку рядом. А когда он положил деньги на указанное место, немка показала уже и на штаны Хамзы, в смысле снимай и пригласила ложиться сверху.

– Ну, я снял брючата, взобрался на неё, и поехало, – рассказывал потом Хамза. – А она сопит себе, и никаких эмоций, да и водярой от неё хорошо воняет. Две ходки сделал – не слезая, а ей хоть бы что. Потом вытерлась полотенцем, села, сигарету закурила и говорит: «Аллес!», в смысле – всё, гуляй.

А через время, подсобрав деньжат, Хамза хотел еще разок сходить, да не успел – его выписали. Так что, завершая на этом свой рассказ, Хамза усмехался и в его черных, как маслины, глазах появлялись грустинки.

– У нас в Таджикистане с этим проблемы, женщину для такого дела трудно найти, надо жениться. А чтобы жениться на калым денег много собрать надо.

– Зато у вас ишаков много, – говорил кто-нибудь из слушателей.

И Хамза кивал:

– Да, много. А что делать, некоторые с ними и развлекаются, – и, помолчав, добавлял. – А немка хоть и пожилой уже, но лютше, чем ишак, – и его смуглая физиономия снова расплывалась в улыбке. – Такой толстый и мягкий, а ещё и теплый, как матрас из верблюжьей шерсти.

Приятные воспоминания о посещении госпиталя были и у Ивана. Как-то заболел зуб, и он почти всю ночь просидел у батареи, грел щеку, что хоть немного отвлекало от боли. А с утра, по согласованию с командиром роты, старшина отпустил его в госпиталь.

Зашёл он в кабинет стоматолога, сел в кресло, а врач – симпатичная такая женщина, расспрашивает, где болит, как болит, в рот заглядывает. Ну, а он напрягся, ждет неприятностей в виде всяких болезненных процедур. И тут она подъехала к Ивану на своём высоком стульчике, да и навалилась всей грудью. А халатик тоненький, а сиси пышные, большие, горячие, Ивана, аж в пот бросило – и про зуб забыл. Через время чувствует, что и в штанах зашевелилось, а мадам мурлычет себе под нос какую-то мелодию, и неспешно делает свою работу.

А когда начала сверлить, то просто легла на него. И, вот уже и мадам почувствовала, что Ванька начинает мелко дрожать. Она чуток отстранилась и спрашивает:

– Что, больно?

– Да нет, – говорит Иван, – наоборот, хорошо, – а у самого уже щеки пылают и уши горят, так его разобрало.

Она понимающе улыбнулась и говорит:

– С подготовкой закончили, сейчас пломбировать начнем.

Отъехала на своём стульчике, а он подумал, что всё, кайф закончился. Но нет, подъехала уже со столиком, на котором было все приготовлено, и опять плотненько так прижалась к нему.

«В общем, молодец тётя, – похваливал её Иван, рассказывая ребятам о своём приключении в медсанбате, – с такой анестезией, как она придумала, солдатам никакая боль не страшна, да и ей, наверное, не так скучно целыми днями в зубы им заглядывать».

Но всё это были дела минувших дней, а что делать сегодня, чтобы свалить хотя бы часика на полтора из части, Иван пока так и не придумал?

А здесь надо ещё и пояснить, что в самоволку он ни разу не ходил, за исключением того, что однажды пришлось сбегать с Мустафой за яблоками в ближайший немецкий огород. А потом, эти самые яблоки они спрятали на самоходке в воздушные фильтры, но те выдавали себя густым и насыщенным запахом. Яблочный дух чувствовался даже у машины, ну а когда залезаешь внутрь, то это было уже что-то.

Унюхал его и командир взвода лейтенант Моисеев. Залез на машину, сунул нос в люк и спросил:

– Это что за запах такой, яблоки здесь храните?

Мустафа сузил глазки до щелок, хихикнул и бесхитростно сказал:

– На граница последний раз ездили, малость сорвали, и штуки семь-восемь осталось.

– Так доешьте их и не будоражьте никого такими запахами, а то подумают, что вы по немецким садам шастаете.

– Съедым, товарищ лейтенант, всё съедым, – пообещал Мустафа.

Подпел взводному и Хайрулин:

– Я им тоже говорил, уберите их отсюда или сожрите!

Но когда лейтенант ушёл, Мустафа сказал Хайрулину:

– Куда убрать? Сам приходишь на машина и сразу, Мустафа, дай яблочко!

Однако с яблоками после этого быстро разобрались – часть съели, а оставшиеся – раздали.