Александра Турлякова - На свои круги

Иола поднялась и через плечо посмотрела в лицо госпоже, вздохнула. Ания видела, как напряжена её спина и локти.

– Что с ним, Иола? Скажи мне, пожалуйста.

Девушка обернулась медленно и с опаской глянула на дверь, шепнула:

– Знаете, миледи, он впал в немилость. Господин очень зол на него. Ему отвели дальнюю комнату у самой лестницы, ну вы знаете, всю зиму мы их даже не топили. Милорд запретил ему выходить оттуда. Странно. И почему он вдруг так разгневался на него? Знаете, на кухне вчера говорили, что молодой господин собирается уезжать от нас. Насовсем. И я думаю… – Она не договорила – зашла баронесса, и горничная примолкла, вернулась к камину.

Ания смотрела впереди себя и ничего не видела и даже не слышала. Баронесса хлопотала около неё, поправляла подушки, одеяла, задавала какие-то вопросы, невесомо касалась лба и висков. Ания ничего не замечала. Конечно, он не мог к ней придти, после всего, после подозрений барона, он оказался в стороне от всех. А она ещё ждала его, задавалась вопросом – почему он не придёт узнать, как она? А он не мог и не может! Барон оградил её от его присутствия! Скорее всего, никто не пустил бы его сюда, даже если он и пришёл бы. А барон запретил ему выходить из его холодной комнаты!

Орвил. Бедный мой Орвил…

Она застонала от невыносимой боли и тоски, что не умещались в сердце, и отвернулась на бок, пряча лицо в подушку. Баронесса Доргская пыталась утешить её, думая, что вся эта мука от болезни.

– Потерпите, миленькая Ания, сегодня вас осмотрит врач, мы вызвали монаха – лекаря из монастыря святого Луки, он скоро придёт. Только не отчаиваетесь, не падайте духом, не сдавайтесь. Господь поддержит вас, он придаст вам сил.

Ания тяжело открыла глаза и смотрела в вышитый полог кровати. Зелёная веточка, извиваясь, создавала узор, яркие ягодки рябины, вышитые гладкими стежками, были созданы много лет назад аккуратными и неторопливыми руками мастерицы.

«Он уедет. Он уедет, и я даже не попрощаюсь с ним. Я никогда не увижу его больше. Я останусь с этим старым извергом одна, я должна буду терпеть его, а ты будешь где-то далеко…»

Ания снова закрыла глаза и спрятала лицо в одеяло. Весело трещали дрова в камине, из окна пробивался тусклый зимний свет. Всё это не грело душу, наоборот, ощущалось одиночество. За окном зима, январь. А ведь она так ждала этого нового года! Ждала нового, а всё стало только хуже, ещё хуже, чем было.

Он уедет! Уедет!

Вспомнилось, как он звал её с собой, как хотел бросить всё здесь, и предлагал уйти с ним. Она отказалась тогда, чтобы не мешать ему…

И вдруг безумная мысль родилась в голове: «Я должна увидеть его! Я должна попрощаться с ним!»

Эта мысль теперь не давала покоя, она стучала и стучала в мозгу. «Я должна, я не могу не увидеть его…» Только надо дождаться ночи, когда все лягут спать, когда не будет слуг, когда заснёт даже эта старуха-камеристка.

«Быстрее бы прошёл день…» Но быстро ничего не делается. Сначала пришёл местный врач, он никогда Ании не нравился. Задавал вопросы, щупал лицо, горло, проверял под нижней челюстью. Пустил кровь, с чем Ания не согласилась, но её никто не слушал. Приказал поить побольше глинтвейном и отваром ягод с мёдом. После кровопускания и бокала горячего глинтвейна Ания почувствовала такую слабость, что тут же провалилась в сон.

Проснулась и долго лежала, не шевелясь, слушала, что делается вокруг. В голове шумело, и тошнота подкатывала к горлу. Весь этот день, да и вчерашний тоже, она ничего не ела, только пила, да, собственно, есть и не хотелось.

Ания приподнялась на постели и огляделась. Камеристки не было. Может быть, сегодня не её очередь дежурить рядом с больной баронессой? А баронесса Марин придёт позже? Сколько сейчас времени?

Она была одна, на столике и на каминной полке горели свечи. Тишина.

«Если всё делать быстро, если не тянуть время, я успею найти его и попрощаться…»

Ания поднялась, длинная сорочка ласково коснулась коленей, икр. «Так идти нельзя… Я заболею ещё больше». Но одеваться сейчас – это потеря драгоценного времени, да и потом, если вдруг ей придётся быстро возвращаться, она сможет легко нырнуть под одеяло, будто никуда и не выходила.

Сомневаясь, она всё же быстро натянула чулки и ещё одну сорочку, набросила шерстяной халат. Куда-то делась шаль. Куда могли её убрать? Ну да ладно… Быстро плеснула воды из кувшина в ладонь, ополоснула лицо, долго держала воду во рту, пытаясь избавиться от тошнотворной горечи. Ещё раз плеснула в лицо, и капли воды громко падали в бронзовый тазик на туалетном столике. Да, вид у неё, конечно, не очень. С этой болезнью, кровопусканием такая слабость во всём теле. Хоть бы дойти и не упасть где-нибудь на лестнице.

Ания не стала брать свечей, боялась привлечь к себе внимание, скользнула за дверь тенью. Она помнила расположение комнат, хорошо знала этаж, и по дороге никого не встретила. В замке было тихо, кое-где на углах, на лестнице горели свечи и небольшие факела. Она ориентировалась по ним. Было холодно, по ногам тянуло сильным сквозняком. Пару раз Ания останавливалась перевести дух, отдохнуть, сил не хватало, но она упрямо шла вперёд.

Ей повезло. В самой же первой комнате, куда она толкнулась, и был молодой барон Орвил. Он ещё не спал, сидел за шахматами. Вскинул голову на звук двери и обомлел в удивлении. Ания прикрыла дверь и устало привалилась к косяку спиной.

– Вы? Что вы здесь делаете?

Молодой человек овладел собой и, преодолев растерянность, поднялся к ней, подошёл, хмурясь.

– Вы мне не рады? – спросила устало.

– Если вас здесь застанут… Вы понимаете, чем вам это грозит? Вы не отмоетесь от позора до конца дней!

– Значит, всё же не рады… – шепнула Ания.

Барон вздохнул и ничего не сказал. Что тут было говорить? Видела бы она себя сама. Бледная, на этой бледности неестественно смотрелся румянец на скулах. Огромные глаза. Разметавшиеся волосы. Она ещё и толком не одета. О, Боже… Чем она думает?

– Это опасно, – он говорил, глядя ей в глаза.

– Я знаю. – Она устало моргнула.

– Он не простит вас. Монастырь – это будет малое из бед. Зачем, Ания? Зачем? Посмотрите на себя? Вы же еле на ногах держитесь! Вы больны! Ваше место в постели…

– Не ругайтесь на меня…

– Это глупо! По меньшей мере – глупо! Безрассудно!

Она поджала губы, чувствуя, как заболело в переносице, как защипало в глазах подступающими слезами. А она так мучилась, так переживала…

– Не надо, умоляю вас, – шептала со слезами в голосе. – Я молилась за вас, я не знала, что он сделал с вами тогда, я боялась за вас. Он бил вас по лицу, а вы… вы так ко мне неприветливы.

– Ания! – Его лицо исказила мука.

– Я ждала вас у себя, а вас отгородили от меня. Я боялась за вас… Я гадала, что же он сделал с вами. И только сегодня узнала… Вы уезжаете, да? Уезжаете насовсем?