Дарья Соколкина - В боге умер скрипач

Когда настало время немного позаниматься, я раскрыл футляр и подергал по каждой струне. Не это я ожидал услышать – струны твердили свое невпопад, совершенно не подходя по тому, что я слышал ранее.

Я набрал номер на свой страх и риск.

– Алло! Александр Павлович?

– Саша! Как ты узнала, что я…

– Папа по футляру ударил. Я же все слышала. И наверняка вы бы позвонили мне, чтобы я помогла настроить.

– Иосиф Серафимович говорил, что струны звучат в квинтах. Это же две ноты через пять, верно?

– Совершенно. Поздравляю вас с первыми успехами. Сейчас я по камертону дам, вы услышите.

Я действительно что-то услышал. Звонкий железный голос, говорящий "а."

– Спасибо, Саша. А ты можешь мне напеть, как звучат каждая из них?

Саша повторила ноты на разной высоте. Затем она подробно мне расписала, как следует настраиваться.

– …И сначала настраивают ля.

– Спасибо, Саш. У меня как раз ля не расстроилась.

– Это отлично! Упростит вам задачу. Удачи! На меня тут папа наседает, говорит, чтобы я занималась. До встречи в кабинете!

– Пока, Саш.

За час управился. Уж не знаю, помогла ли мне капля Сашиного подарка, или я по натуре своей отчаянный болван. Страшнее всего было с ми – ее глаз едва может поймать, что говорить о руках. Поиграл пару песенок из нотной тетради Кеши.

В заметках учитель написал, что у Кеши плохо справляются пальцы и иногда кровят. На некоторых нотах были отпечатаны небольшие коричневые пятнышки. У меня спину схватило, как только я заметил.

Лег спать, слушая классику – откопал мамин диск, который ей почему-то не понравился.

-

Я шел налегке, насвистывая композиции. В основном это были венгерские танцы Брамса.

Пока Иосиф пластался по дороге, я успел дочитать книгу.

– Добрый день, Камнев. Брамса исполняешь ртом? Откуда ты про него знаешь?

– Необязательно жить под скалой.

– И то верно. – Он отпер дверь кабинета. – Сегодня тема очень интересная – длительности нот.

– Длительности? Я их уже знаю.

Он окрысился.

– Каким образом?

– У моего брата была нотная тетрадка. Там все расписано.

Иосиф опустил веки.

– Мне кажется, его преподаватель не очень точно объяснил четверти.

Теперь мне нужно было ответить ему "каким образом".

– Я тебе расскажу. Давай сначала настроимся.

Я достал свой аппарат из футляра. Ля очень фальшивила.

– Давай сюда.

– Я уже умею. Я настрою.

– Не умеешь ты ничего.

– Спорим?

Я взялся за колок и начал щипать ля, постепенно вкручивая колок в головку.

– Не слышишь? Это ля бемоль. Еще.

– Я не знаю, как вы, но я не имею желания рвать струну. Это ля бекар.

Он резко выдохнул.

– Откуда ты такой умный?

Я улыбнулся.

– Хорошо, неважно. Длительности.

Пока мы разбирали новый материал, пришла Саша.

– Здравствуйте, Александра Сергеевна! – Иосиф развернулся к вновь пришедшему. – Смотри, Камнев, Саша может сходу сказать, сколько тридцать вторых в целой ноте.

– Нет, Иосиф Серафимович, не могу, – она потупила взгляд.

– А я могу! – послышался голос у них двоих за спиной. – Тридцать две тридцать вторых.

– Ты какой-то непризнанный гений, Камнев.

– Я могу то же самое сказать, только без сарказма, – Саша расчехлялась.

– Цыц. Идем далее.

Пока мы разбирали уже не новую для меня информацию, я заметил на столе небольшую пьесу в один лист. Украдкой, пока Иосиф отвлекся на Сашину тарантеллу, я взял свою диву и начал играть произведение в момент молчания.

– Понимаешь, тридцать вторые – они легкие, быстрые… Камнев, что ты делаешь?

Я продолжал исполнять пьесу, не глядя на него, даже когда он опустил свою дрожащую куриную лапу на мое плечо.

– Камнев, мать твою, отвечай!

Я остановился.

– Что отвечать? Тут восьмые ноты в основном. Восьмые и четвертные паузы. Все предельно просто.

– На сегодня урок окончен. Ты знаешь длительности, больше мне от тебя сегодня ничего не надо.

– Но время-то не закончилось у нас. Может, покажете что-нибудь новое?

– Иди отсюда, Камнев.

Я не стал более возражать.

Пока я одевался в коридоре, до моих ушей донесся занятный диалог.

– …Это невозможно. Нет. Я отказываюсь в это верить. Он учился где-то до меня.

– Иосиф Серафимович, оставьте.

– Александр Павлович! – Саша выбежала из-за угла.

– Что, Саш? Тоже выгнали?

Она только улыбнулась.

– Скоро в школе концерт. Вы, к сожалению, имея всю свою одаренность, пока не будете выступать. Меня готовили все мои годы. Вы знаете Витторио Монти?

– Кажется, знаю. Что-то похожее на твою тарантеллу написал.

Саша звонко засмеялась и начала пародировать быструю часть из произведения Монти.

– Вход свободный. Приходите! Это будет прямо в концертном зале. Я буду вас высматривать в сиденьях.

– Уговорила. Я приду.

– Удачи, Александр Павлович! Бог вас любит.

Какая она добрая. Если она – не чистейшее существо на этой земле, то я не знаю, кто является им.

-

Сегодня выдался теплый солнечный денек. Я узнал об этом, когда курил, выйдя на балкон.

Мама сказала, что ей нужно по делам, попросила закрыть за ней и ушла.

Я спал, когда позвонила Саша. Она пригласила меня в парк. Я собрался незамедлительно.

Саша сидела на скамейке, суча ногами и листая какую-то книженцию. Она была погружена в строчки настолько, что не поднимала глаз.

– Привет, Саша.

– О! Добрый день, Александр Павлович. – Она захлопнула книгу. – Я хочу поделиться с вами кое-чем особенным.

– И что же это?

– Кое-что особенное, я же говорю. Дома мама бы засмеяла. Она не любит, когда я их читаю или сочиняю новые.

– Стихи, что ли?

– Нет, арии! – Звон тысячи колокольчиков благословил мои уши.

– А прочти один?

Саша раскрыла свою толстую тетрадь и начала декламировать:

С тобой мы умрем на рассвете,

Несчастные дети земли.

И будет нам сумрак так светел,

Как не были светлыми дни.

Она смолкла.

– А дальше, Саш?

– А дальше еще не придумала. – Она быстро перелистнула страницу. – Еще есть заготовка для вальса.

Нам суждено родиться другими,

Будущим жизням быть дорогими.

Если не веришь – на небеса посмотри.

Там ты увидишь, что Господу снится.

С дальних краев возвращаются птицы.

Только ничем не заполнить мне бездну внутри.

– А мелодия какая? Саш, почему ты не поешь?

– Сейчас попробую придумать.

Саша начала петь строки в размере трех четвертей, в ритме вальса. Ее магия унесла меня в тот край, где нет ни боли, ни слез.

Я чуть не упал со скамьи.

– Ну как? – Ее личико помрачнело. – Александр Павлович, чего молчите? Я так и знала, что позорище.

– Нет, что ты. – Я вышел из комы. – Все прекрасно…

– Не врите мне, если это не так. – Она приняла картинно печальное выражение лица. – Ха-ха! Поверили? Спасибо большое, – она закрыла тетрадь. – А вы когда-нибудь писали стихи?