Николай Левченко - БЛЕF

Одна из многих в ведомстве Госснаба, организация, с которой волей случая свела его судьба, образовалась некогда из распадавшейся как закипающий конгломерат структуры Совнархоза – регионального учреждения, входившего в систему органов централизованного управления экономическим развитием страны. Однако за свой срок, как было принято считать, служебный аппарат таких учреждений был искусственно раздут, обюрократился, и от бациллы местничества вся система прогорела. Не пожелав плодоносить на том же оскверненном месте, новая организация расположилась в только что отреставрированном здании, которое давным-давно стояло в центре города и в разных планах представляло интерес. Двусмысленный античный экстерьер его, периодически каким-нибудь газетным пасквилем по части канувших куда-то средств и ляпсусов напоминая о себе, более ста лет, хоть с точки зрения архитектурных форм и незаслуженно, знаком был твердолобым обывателям как «пантеон». На примыкающую к левому фасаду магистраль у сквера еще с тех пор, когда здесь заседали Городская дума и Управа, смотрели ионического ордера с волютами беленые пилястры. А со стороны центральной площади, где дважды в год, бывало, проходили праздничные шествия, и загустевший воздух бравурными маршами пронзал оркестр, союз двух эротичных от приспущенных туник кариатид у входа венчал классический, с шестью декоративными надстройками фронтон. Из экскурса в историю вопроса выходило, что эти самые надстройки появились позже или были сделаны якобы не по тому проекту, из-за чего на общем плане ими создавалась диспропорция и визуальный диссонанс. Рассказывали также, что в былое время в среде специалистов из числа градостроителей это вызывало прения, и отголоски разногласий какими-то путями просачивались в рубрики газет. Как полагалось в ту многоречиво-молчаливую эпоху, расчет был сделан кем-то на активные живые отклики читателей. Но этот замысел не оправдал себя. Город был малоподатливый, по генной памяти – купечески-кондовый и инертный, к такому плюрализму мнений не привык: пока ученые мужи махали саблями, стоял себе, как хитрый мужичок на бугорке, поглядывал со стороны, но сам в академический раздрай не вмешивался. И как бывало уж, ни в чем не прогадал. Спор оказался вновь ненастоящим, спекулятивно-затяжным, о чем свидетельствовали две разноречивые статьи в крикливой профсоюзной областной газете. (Закрыть ту не рискнули, хотя ходили слухи, что ответственный за выпуск после этого исчез). Ввиду чего у зорких горожан сложилось убеждение, что к архитектурным формам здания хотели как-нибудь придраться, вылить на него ушаты грязи, но даже это сделать толком не смогли… Надстройкам, впрочем, было все равно: своим чешуйчатым, окрашенным в зеленый цвет кокошником с пятью его уменьшенными копиями и бельведерами, как смотровыми башенками вдоль карнизов, они наперекор всему по-прежнему увенчивали кровлю и феерически, давая пищу для воображения, несокрушимо реяли в рассеянной ночной иллюминации как боевые скифские шатры.

Но это было еще до ремонта. Ни конкурсов, ни тендеров, прозрачных как стекло, тогда не проводилось. И после завершения восстановительных работ из нескольких организаций, оспаривавших свое право здесь обосноваться (по «исторической преемственности», как утверждалось в прогрессивной хронике тех лет, но больше, поговаривал народ, чтобы заявить свою амбицию, поднять авторитет) по мнению властей, только у одной был подходящий для того калибр и вес. Во всем равняясь на Москву, благонамеренные городские власти, самом собой понятно, редко ошибались. И в обапол восьмиразрядного, – «Облглавзаречпромнечерноземкомплектснабсбыт», ономастического перла первых пятилеток, она с властолюбивой кротостью именовалась Управлением.

Статиков нисколько не юродствовал, припоминая свои первые шаги на новом поприще, и не пытался, хоть непреднамеренно, преподнести их в свете настоящего: такой стиль был пронизан духом того времени, которое и так и сяк подтрунивало над прежним умонастроением, ломалось точно взбалмошная барышня на выданье, но не решалось напрочь отказаться от него. То, о чем во всеуслышание сказать еще стеснялись, кратко можно было передать примерно так. «В великом ли великое? – спрашивало время. – Суть в том, что есть? или суть в том, что ею кажется? Как рассудить, еще не факт! Как поглядишь, и в малом есть немалое. Спускаясь с гор и набирая мощь, несущийся в туманный дол поток благоволит ручью. Большому камнепаду – камни. Дуб кренится и крошится. Бамбук с лещиной – гнутся. Скала принадлежит лишайнику и мху». У времени, как водится, на всё про всё тут был один аршин. Форма и стилистика всех хлестких обобщений такова, что, как ни поверни, все правильно. Но если можно усмотреть в характере хитросплетения эпох хоть что-то объективное, так время вроде не меняло ничего: как говорила «Книга перемен», оно лишь создавало общий облик, свой неповторимый колорит. Всё определялось местом и людьми, да еще – случаем . Как и везде. И в этот распорядок надо было встраиваться.

Благодаря протекции его оформили в огромный штат рассыльным, иначе говоря, с не больно лестным, хлопотливым долгом разносить по этажам бумаги. Плутая с непривычки по разветвленным переходам с крутыми винтовыми лесенками, ведущими все что-то не туда как лаз червя, с круглыми оконцами под самым потолком как с никотиновым бельмом (то ли их намеренно не мыли для разнообразия, то ли от ведра не доставала швабра), и тупиками на периферии, он осматривался. Чаще всего он заходил за поручениями в плановый отдел, который был на третьем этаже, у актового зала и фойе с мраморной молочно-розоватой колоннадой, размахом притязающей на гипостиль. Здесь суета изрядно выдыхалась. С кряхтением, на каждом маршевом броске остр о поглядывая снизу вверх и про себя неуважительно поругиваясь, преодолев 126 ступенек застланной тугим ковром парадной лестницы, неатлетического кроя посетители оказывались как в златоверхом поднебесье и сразу же искали место, где передохнуть. Поистине похожий чем-то на османского пашу или калифа (с «размахом и по-барски своенравно», преподносили для понятливых и шепотком), здесь безраздельно властвовал Доронин Хоздазат Давлатович. По сведениям дотошных дам, которым в сообщениях такого рода нельзя совсем не доверять, он был с персидской именитой родословной . Может, из Шираза, уверяли, или из Тебриза. Не упустив упомянуть в такой связи и, дабы окончательно уж охмурить своей непревзойденной эрудицией: несметные Мидийские владения, древние Урарту и Ассирию; державную династию Ахеминидов, явившихся затем из Фарса Сасанидов; возникший здесь потом Арабский халифат, за этим тюркскую Сельджукскую империю, походы Чигис-хана, Тамерлана и заодно основанный в Тебризе с участием рубля и фунта Шахиншахский банк. Затем происходила выразительная пауза для поправления кулонов на груди, и взгляд смотревших прямо в сердце глаз больше говорил, чем спрашивал.