Шпилька С.В. - Вся правда о её муже

Она прибралась в квартире. Натерла зеркало в ванной, чтобы до блеска, мужа всегда это беспокоило. Еще раковины пемолюксом – для него же, для Ромки. Приготовила ужин, чай с мятой, включила телевизор на кухне и ждала. Еще утром договорились, что он будет не поздно, приманила его серьезным разговором, таких у них еще не было ни одного. До этого дня все мужу прощала, принимала его любого, с любимыми ведь так надо?

Был поздний вечер. Она сидела, глотала пустой чай, мята обволакивала голову. Храбрилась мысленно, пока нога в тапке трусливо постукивала о паркет. Паркет Рома сам укладывал, еще тогда, девять лет назад, когда только купили эту квартиру в хрущевке. Руки у него были что надо, настоящие, мужские.

Она смотрела сквозь пыль оконного стекла в смеркающееся никуда. Про себя репетировала, как сообщает мужу о разводе, сначала накормит его, выслушает. Главное, спорить не надо, предано смотреть в глаза, ждать, пока задобрится сытной едой и спокойной хозяйкой. Только потом, как бы невзначай напомнить о серьезном разговоре, попросить выслушать, не перебивать.

Говорить с Ромой даже мысленно было тяжело. Он сердился, хмурился, быстро понимал, что его обманули. Накормила, усыпила бдительность – все это изнанка, а лицо – коварный план. Предательница! Муж срывался на крик.

Она смахивала скользкие слезы, глотала чай еще и представляла все заново. Подбирала другие слова, более мягкие, и аргументы – более тяжеловесные. В конце концов, отлично подготовилась, знала все ходы наперед, как поставить мужу шах и мат. Не ждала только одного – тем вечером он не пришел. К полуночи решила, что как всегда задерживается, а не предупредил, так, всё понятно – заработался, такое раньше бывало, хоть и нечасто. А ночью начались звонки. Первый сообщил Ромкин начальник, потом врач из «Скорой», за ним старший лейтенант полиции, и наконец, Анжела Ивановна, его мама. Повесился.

Хоронили на второй день. Она не плакала, не могла больше. Смотрела на его лицо и думала, какой он красивый. Наконец, его ничто не тревожит, молчит, упокоен, аккуратно причесан, выбрит. Кожа без изъянов, даже помолодел. Щеки были розовые, как китайские помидоры. С румянами они перебрали, так не одна Катя решила, многие шептались в тот день. Мало кто знает, при жизни кожа мужа солнцу не подчинялась. Все тридцать два года, отведенные кем-то, он проходил бледным. Вот глаза вечно красным напитывались от компьютера, она еще смеялась – «ты копия вашей белой крысы из лаборатории!». Сама она её никогда не видела. НИИ предприятие режимное, вход только по пропускам, для сотрудников. Да и Ромка о том, что внутри, за столько лет брака ни одним словом не обмолвился. Как же – страшный секрет! Но её в этом не переубедить было, подопытный зверек у них есть, а как иначе, это био- лаборатория или что? Даже представляла себе ее. Редкая шерстка, потому что лысеет, потому что опыты, хвост надломлен – сопротивлялась.

Она стояла над ним, и у нее не получалось смириться с этим. Человек вроде умер, а розовый, будто только что из бани вышел и прилег на воздухе понежиться. Не хотела долго смотреть, а взгляд сам прилипал. Спиной то понимала – там ждет очередь, люди хотят попрощаться, Анжела Ивановна вон не устает, подвывает. Сначала она этого не поняла, думала, собака скулит, выпрашивает сухари. Нужно было целовать мужа, они все ждали от нее этого. Поцеловать и сразу спрятаться. Хотелось раствориться, слиться с деревом, стать его стволом, шуршанием листьев.

Смотрела как на давно чужого человека. Вот и развелись, жизнь сама нашла способ, а кто она такая, чтобы с ней спорить? Получилось даже лучше, чем хотела, теперь квартира вся полностью останется ей. Прижалась губами совсем рядом с носом. Пусть люди думают, что целует мужа в губы. Отошла и оторопела.

Подплыл Ромкин начальник, двухэтажный увалень, если бы не знала, что он из интеллигенции, точно решила бы что бандит. Широкое лицо, строго по бокам оттопыриваются слишком маленькие уши, в правой мочке серьга, черный галстук стягивает ворот серой рубашки. Заговорил с ней о пенсии за мужа, обещал помогать, но не уточнил чем, что-то еще плел. Голос у него оказался неожиданно мягкий как у женщины. Ему нравилось тянуть гласные, он забавлялся с ними, почти мяукал, но она больше не слышала о чем, у нее случился шок.

Накрыло внезапно. На голову колпак упал, в ушах загудело, словно совсем рядом вентилятор или старый холодильник. Опустилось ниже – стало не выдохнуть, поползло к ногам – дернулось правое колено, там старая травма, еще с института. В тот день это случилось с ней впервые. Она видела всех отчетливо, хорошо слышала, а понять ничего не могла. Люди говорят с ней, говорят с другими, на пять часов всхлипы и женский рев, это опять свекровь. В метре от гроба старик с палкой. Покашлял, утер невидимую слезу, посмотрел вдаль и так остановился, превратился в статую. Вроде Ромкин дед, но она была не уверена, видела его всего раз и то в телефоне на общем снимке со дня рождения отца. Картинка реальности смылась, Катя от нее отъехала, еще не понятно куда, в другую параллель. Рассматривает их лица, как шлепают рты, крутятся белки глаз, волосы сопротивляются ветру, солнце играет с морщинами. И не лица даже – карикатуры, а человека за ними нет. Вот так её оглушил страх, он пришел, чтобы познакомиться. Тогда она этого не знала, это сейчас она такая умная.

Страх рассказал о себе, приголубил. Ей даже понравилось его общество, не нужно ни о чем думать, слушать соболезнования этих людей, не надо решать. Он укрыл её, спрятал от них. Они брали её под руки, вели, усаживали в такси. Долго везли. Только в самом конце поняла, что в кафе. Принято же собраться помянуть покойника, деньги ведь сама переводила.

Стол был длинный, составлен из трех, белая скатерть без узора, салаты в круглых мисках, в каждой столовая ложка. Хлеб. Водка. Кагор. Горячего не было, так принято? Она не знала, и спрашивать не у кого не стала, страх шепнул «это не важно». Она легко согласилась с ним, сегодня он всюду был прав.

Они говорили длинные речи о муже, а она отмалчивалась, но смиренно пила за упокой, закусывала. Их слова пытались проникнуть в неё, забраться под кожу и дальше вглубь. Они искали сердце, но страх прятал его, прикрывал собой. Благодаря нему, она почти ничего не чувствовала и скоро успокоилась. Водка согревала, помогала дышать. Вот только слова Анжелы Ивановны… не молчалось ей.

«Ромка мой дачу любил. Приедет и сразу к печке бежит – топить. Натопит жарко и сядет с книжкой. У него целая библиотека на даче, классика на отдельной полке, фантастика на своей. Если читает, отвлекать нельзя. Он никогда не злился, нет, но разговаривать с ним, когда читает, без пользы. Уходил он в свои страницы с головой. Однажды воротилась я с работы, Ромке тогда шестнадцать годков было, рассказываю ему, что снегопад обещают, что засыплет, наверное, нас. А он кивает, ну я думаю, услышал, а когда на следующий день с самого утра кричит мне. «Мать, ты видела, как навалило? Хоть бы раз по телевизору передали, сволочи!».