Елена Климентова - Сны о будущем

…Перед церемонией открытия кинофестиваля, куда она приехала с аккредитацией журнала «Блеск» в качестве штатного фотографа, в фойе кинотеатра «Сварог» она подошла к черному роялю и открыла крышку. Она и сама себе объяснить не может до сих пор, почему ее вдруг так потянуло к этому инструменту. Подумаешь, рояль – как рояль. Самый обычный. Таких она видела в своей жизни множество. А тут… Открыла крышку и пальцы сами послушно легли на клавиши, издав вполне гармоничный, хоть и простенький аккорд, затем быстро и легко по ним пробежались. Туда и обратно.

– Играете? – Мужской голос за спиной заставил ее обернуться. Она увидела перед собой невысокого, худенького старичка во фраке и с пышной седой шевелюрой.

– Нет.

– Да?

– Да.

– Странно. А я вижу, у вас рука правильно поставлена. И ногти коротко обстрижены. Как бывает у пианистов.

– Как у гитаристов.

– Возможно.

– Нет, я не играю, – повторила она. – Просто…Интересуюсь.

Она аккуратно закрыла крышку рояля и быстро отошла к группе журналистов. Старичок проводил ее заинтересованным взглядом, затем сел на банкетку перед роялем, снова открыл крышку и, взмахнув руками, заиграл что-то певучее, соответствующее случаю.

– Наверное, Шопен. – Подумала Катя. – Кажется, один из его ноктюрнов… до диез минор…

Почему она так решила?

Человек, всю жизнь свято преклонявшийся перед классическим роком и любивший бардовскую песню, не мог знать ноктюрны Шопена, потому что не любил классическую музыку. Вообще. Он вообще не мог отличить Брамса от Рубинштейна. И в оперу не ходил. И в консерваторию. Никогда. И ногти на руках себе стриг исключительно по причине того, что они… просто мешали. Вначале по молодости мешали учиться играть на гитаре. А потом – мешали по жизни.

Эти долбанные ногти! Черт бы их побрал…

За своими ногтями на руках и ногах ее приятельницы ухаживали тщательно и регулярно, перекрашивая в разные цвета чуть ли не через день.

– Что за бездарная трата времени! – думала она, слушая их бесконечное щебетанье о мастерах маникюра, брендах лака и технике обработки кутикул.

Ее устраивали руки без ногтей. В смысле, без длинных, ухоженных ногтей. Ей нравились коротко и аккуратно подстриженные ногти, иногда с бесцветным лаком, которым Катя пользовалась редко, по случаю, когда надо было изобразить из себя что-то праздничное и нейтральное. А еще… Ей очень нравились свои руки. Худые, смуглые, с узкими ладонями, сухощавыми длинными пальцами и браслетами из полупрозрачного бирюзового стекла на запястьях. Которые никогда прежде не ложились на клавиши фортепиано и уж тем более не играли на них хоть что-то напоминающее музыку.

А еще ее очень устраивала собственная фигура и она сама. Такая как есть. Высокая, худющая, угловатая, с длинными темными волосами, когда небрежно заплетенными в косу, когда стянутыми в пучок на затылке. Женщина-подросток неопределенного возраста от 25-ти до 35-ти, в широких джинсах-бойфрендах, свободном свитере и оранжевых кедах на белой толстой подошве. И с супер-фотоаппаратом Кэнон, висящим на груди. В, общем, такая, какая она сейчас стоит в фойе этого гребанного кинотеатра перед началом этого дебильного кинофестиваля.

Все ее устраивало в ней самой, кроме происходящего с ней уже много лет, и этого заранее убитого вечера, шести часов ее драгоценной жизни, которые будут потрачены на мелких-идиотов-жуликов продюсеров, напыщенных «как бы» кинозвезд второго эшелона и кучу прихлебателей разного сорта. Весь этот гребаный киношный сброд ей придется фотографировать почти до часу ночи. И улыбаться, и терпеть всякие выходки, шуточки и замечания от актеров, когда они напьются, от их охраны и от официантов, разносящих канапе с шампанским.

– Не-на-вижу! Их всех и каждого по отдельности!… А с чего это я так разозлилась?

Старичок за роялем замолк, затем заиграл что-то бравурное. В фойе стали входить гости. Объективы камер нацелились на входящих в поисках знаменитостей и каких-нибудь казусов с ними. Только Катя толком ничего не делала размышляя над происходящими в ней переменами, пока вдруг не получила локтем в бок от коллеги по цеху.

– Катька, ты чего не снимаешь?? Вон, смотри, Краснов вошел!!! Снимай, блин, пока он рядом! Упустишь кадр!

…Катя подошла к кухонному окну. На улице тихо падал последний мартовский снег. Падал неспешно, заботливо покрывая детскую площадку, черные ветки деревьев и дорожки белым пушистым полотном. Падал так, как падал каждый год. Так, как делал уже сто миллионов лет подряд. А, может, и больше. Падал привычно и заботливо. И – главное, неспешно. Выполняя свою работу естественно и легко, без раздражения и натуги, существуя с ранней, весенней натурой в полной гармонии.

– Вот бы и мне так, – вдруг подумалось ей. – Вот бы и мне так жить, как этот снег. Легко и свободно, проживая каждую минуточку не бессмысленно, а наполнено. Значением и смыслом своего существования, пониманием и волей делать так, как считаешь нужным, и то, что считаешь нужным ты сам, а не кто-то другой, к чему есть предрасположенность, чего хочется нестерпимо и больше всего на свете, а не то, что должен, обязан, что приказывают…

Простая, даже в чем-то наивная, детская мысль вдруг не то чтобы ударила ее по голове – она ее ослепила, будто молнией пронзила насквозь.

Катя заморгала, на мгновение перестав видеть, затем протерла глаза, вновь уставившись на снег за окном и пытаясь сосредоточиться на каждой снежинке. После чего без сил опустилась на стул. Она поняла, чего хочет сейчас больше всего на свете. Она хочет больше ничего не делать. Категорически и бесповоротно. Вообще ничего! А еще она хочет лечь. Обратно, на свой теплый, уютный, мягкий диван под свое теплое, уютное, разноцветное одеялом, закрыть глаза и… Опять – ничего больше не делать. ВООБЩЕ ничего!

– А что мне мешает так и поступить?

Следуя логическим размышлениям на тему того, что произойдет в ее жизни после того, как она поступит так, как сейчас хочет, Катя пришла к выводу, что ничего страшного не произойдет. Что самое страшное в ее жизни УЖЕ произошло, поэтому больше ей бояться нечего. А что может быть страшнее того, чем то, что она вдруг отчетливо поняла – она просто ПЕРЕСТАЛА ЖИТЬ. Причем, перестала жить очень давно…

Вы думаете, что жить – значит найти свое место в жизни, обзавестись семьей, устроиться на хорошо оплачиваемую работу, ездить отдыхать в Доминикану и покупать новые машины? Вы ошибаетесь. Это – не жизнь. Точнее, не совсем жизнь. То есть, это, скорее, последствия выбранной человеком линии жизни. А сама жизнь состоит совершенно в другом, в чем-то другом. Правда, в чем именно, Катя еще пока не знала, но четко ощущала – сама она не жила ни дня. Росла, училась, искала свое место в жизни, работу, влюблялась и разочаровывалась, зарабатывала деньги. Налаживала отношения с окружающим миром – подругами, коллегами, мужчинами. Друзья, любовники, потенциальные мужья… Новые боссы, старые боссы… Новые бутсы, старые бутсы…