Николай Шахмагонов - Постижение любви. Судьба советского офицера

Задача тех, кто культивировал западные ценности в годы перестройки – предельно ясна: Державу Российскую, именуемую СССР, но границами своими соответствующую Императорской России, повернуть на путь к катастрофе, нарушив её исторически сложившийся уклад жизни, подменив духовные ценности. Исторически сложившийся уклад каждого народа, по меткому определению Константина Петровича Победоносцева, драгоценен тем, что не придуман, а создан самой жизнью, и потому замена его чужим или выдуманным укладом жизни неминуемо приводит к сильнейшим катастрофам. А этапы этого пути таковы. Ложные идеи и действия правителей на основе ложных идей, создают почву для изменения психологии руководящего слоя. Усвоив чуждые национальному духу или, что ещё хуже, ложные вообще в своей основе политические и социальные идеи, государственные деятели сходят с единственно правильной для данного народа национальной дороги, обычно уже проверенной веками. Измена народным идеалам, нарушая гармонию между народным духом и конкретными историческими условиями, взрастившими этот дух, со временем всегда приводит к катастрофе.

Об этом нам говорят со страниц своих трудов консервативные мыслители прошлого, об этом предупреждают современные мыслители. Замечательный белорусский мыслитель и талантливый писатель Эдуард Мартинович Скобелев, имя которого ещё будет по достоинству оценено потомками, в книге «Катастрофа» пишет: «Гибель народа начинается с утраты идеала. Даже и самый прекрасный идеал будет отвергнут, если он опаскужен и извращён. Вот отчего попечение о чистоте идеала – первая заповедь подлинно-национальной жизни».

Конечно, такие мысли и такие выводы не могли ещё быть доступны юному Дмитрию Труворову, ведь до них пока в полной мере не дотягивался и Дмитрий Николаевич Теремрин, но они витали в воздухе, потому что в стране явно происходило неладное. Это видели все, но понимали каждый в меру своей подготовленности к пониманию.

Дима Труворов рвался к чистому листу бумаги пока лишь потому, что ему надо было излить первые переживания, первые движения души к пониманию азов жизни, азов любви. Он мог только иллюстрировать, а не осмысливать события. Да и читать он старался лишь то, что соответствовало движениям его души. А потому, отказавшись идти после обеда на пляж, он остался в номере, за письменным столом, один на один с чистым листом бумаги, а если точнее, то со своим блокнотом, в котором вёл дневниковые записи. И в этот день дневниковые записи, в силу обстоятельств, впервые отклонились от иллюстрирования событий, сделав шаг в сторону их осмысления. Он описал всё, что было с ним в минувшие дни и ему захотелось описать, что могло быть или что будет, а потому он, используя пока не свой опыт, а опыт других сочинителей, попытался отобразить на бумаге первую любовь суворовца к замечательной девушке, собирая, словно пчела с цветка, нектар, то есть лучшее, что есть, и перенося это известное ему лучшее, на другие обстоятельства и на других героев. Он сохранил дневниковый характер записей, но призвал к литературной жизни возрождённых его сознанием героев. И он стал писать не только потому, что хотел писать, он стал писать потому, что не мог не писать. Так рождаются писатели, но до рождения писателя Дмитрия Труворова ещё были годы – годы суровых испытаний, которые не могли не выпасть на его долю, как и на долю его поколения. Существует одна, непреложная Истина. Только Всемогущий Бог может благословить тот миг, когда литератор станет Писателем, когда он признает мусором всё, что писал прежде, когда сделает очередной важный шаг по пути к Истине. И пусть не всякому литератору дано самому определить этот благословенный миг, стремиться к нему обязан каждый, взявшийся за перо. И успеха достигнет только тот, кто подобно великому Суворову, заявившему о том, что плох солдат, который не мечтает стать генералом, скажет: «Плох тот литератор, который не мечтает стать Писателем!». Казалось бы, всё это в большей степени можно отнести не к Диме Труворову, а к Теремрину, но в юной и непорочной душе сына, уже кипели гены отца, который писал много, писал страстно и писал потому, что не мог не писать.

Быть может, решение скрыть от Димы правду о том, что кровным его отцом является Теремрин, и было правильным, но оно было бы неопровержимо правильным, если бы Труворову удалось установить с Димой тот особый духовный контакт, которого часто не хватает родителям и детям. В жизни случается всякое. Бывает, что ребёнок, даже зная о существовании отца, больше тянется к отчиму, к которому испытывает истинные сыновние чувства. Но для этого должна быть установлена вот эта не всем понятная и не всеми осознаваемая духовная связь. Сергей Николаевич Труворов не смог установить эту связь, потому что не умел её установить, ибо он, будучи хорошим мужем и хорошим отцом в обычном понимании, был отцом с материалистической точки зрения. Да, он одевал, обувал, кормил, возил в отпуск, даже по мере сил и наличия свободного времени, которого у него всегда было очень мало, занимался воспитанием детей. Но Дима не ощущал той духовной связи, которой ему не хватало в силу чего-то особенного, врожденного, генетического.

Труворов сделался материалистом. Ему хотелось, чтоб в доме было всё необходимое: чтобы и жена и дети хорошо одевались, а обстановка вызывала зависть. Катя же ко всему этому если и не была совсем равнодушна, то, во всяком случае, во главу угла не ставила. Так же точно, как её мама, относилась к благам генеральской семьи и Алёна. Есть эти блага, которые выделяют из общей среды, так пусть будут, а, если нет, то и не надо. Что же касается Димы, то он был и вообще равнодушен к каким-то излишествам, безразличен к одежде – лишь бы опрятной и чистой она была, к обстановке, к интерьеру… Разве только к машине неравнодушен, да и то лишь потому, что любил за рулём посидеть.

Ещё в детстве он потребовал, чтобы подогнали под него полевую форму, и всё свободное время проводил, когда это позволялось, на полигонах, стрельбищах, учебных городках. Он всё схватывал, как говорят, на лету и очень интересно, подробно, с занимательными деталями рассказывал о том, что видел и слышал. Едва научившись писать, он что-то всё время сочинял, а письма дедушке с бабушкой писал такие, что они сохраняли все до одного, читая и перечитывая много раз.

Он был просто рождён творческим человеком. Но всегда ли творчество может пробиться само, если не поддержать в человеке врождённый дар?! Этого мы не знаем, поскольку не знаем имён тех людей, в которых врождённый дар был погублен по независящим от них обстоятельствам. Ведь мы, лишённые жестоким марксистским (мраксистским) экспериментом, именуемым революцией, знаний о своих пращурах, не ведаем, у кого в роду были учёные, а у кого писатели, у кого военные, а у кого, скажем, талантливые музыканты.