Марк Довлатов - Бунт Афродиты. Секс-рассказы

Сам он часто представлял ее брыкливой лошадкой, на которую он твердой рукой набрасывал лассо, усмирял и приводил в стойло в стиле рококо: она любила покрутить хвостом, любила нравиться мужчинам, ей нравились рискованные наряды, привлекающие всеобщее внимание. Михаил сам же и покупал ей эти наряды, а потом страшно ее ревновал. Была она даже несколько раз и слегка порота, когда он решал, что ее «верчение хвостом» зашло слишком далеко и пора это резко прекратить. Тогда их спальня ненадолго превращалась в красную комнату из «Пятидесяти оттенков», но как-то так выходило, что Белка и от этого получала удовольствие, и ему иногда приходило в голову, что она специально его провоцирует, взбрыкивает, чтобы быть укрощенной, убегает, чтобы быть пойманной, и даже наказания заканчивались бурным оргазмом, а сцены примирения грозили разнести спальню в пух и прах.

По правде сказать, был он и сам не без некоторого греха. За эти годы он превратился из рефлексирующего подростка в уверенного в себе мужчину, женщины это сразу чувствовали и дарили его своим вниманием, к которому он не оставался совсем уж равнодушным. Но никогда они не изменяли друг другу, и никогда у них еще не доходило дело до «прощай».

***

Михаил курил уже третью сигарету, тщетно пытаясь найти успокоение и вспоминая, как он вчера тынялся по дому, поминутно хватался за телефон и звонил, потом заходил во все мессенджеры в поисках зеленого огонька, которого там не было, бегал на страницы Белки в фейсбуке и ВК, чего обычно не делал, не желая найти там очередной «компромат», – ничего нового не было. Он и сейчас проделал те же процедуры с тем же успехом.

Это она из-за пьянки ушла? Да не может быть. Не так уж часто я… Ну бывает, конечно. Пива с Тимкой попьем, туда-сюда… Скотина ты, Майкл, однако, редкая. Ну да. Это все Костя со своими «конями», а так бы все было хорошо. Контракт подписали… Угу. И что теперь? А теперь ты бы отдал все свои контракты, только бы она вернулась. Орала бы и грозилась огреть тебя сковородкой по кумполу. Пусть бы даже послала тебя выбивать ковры. А потом пылесосить. И на базар. И за хлебом. Может, пыль повытирать? Ну какая в жопу пыль, Майкл? Сказано тебе «прощай», а ты пыль. Ты еще пойди носки постирай – должно помочь. Это еще пещерные магические ритуалы. Чувствую, не помогут тебе грозные языческие боги. Гнев, богиня, воспой… на Майкла, Дуридомова сына. Вот наградил тебя папаша фамилией, чтоб ему там не икалось в Аиде. «Кто ж от богов бессмертных подвиг их к враждебному спору?» Чё ж делать теперь, богиня? Спаси и помоги. А я… Никогда больше водку с пивом мешать не буду. И даже пиво не буду пить. Да. Никогда. Целый месяц. Все. Решено. Полегчало? Нет.

Делать ничего не хотелось смертельно, даже мысль такая вызывала отвращение, Михаил забрал ноутбук и отправился в гостиную, бухнулся на диван и включил музыкальный канал. Shakira пела противным китайским голосом, но она была рыжей, а бедра ее были точно, как у Белки; эрекция не заставила себя ждать. Он открыл ноутбук и разархивировал папку с фотографиями и видео Белки. Крит. Там ты ее тоже потерял. Бегал по лабиринту БДСМ-клуба как угорелый, пока не нашел ее в каком-то закутке распятую на Андреевском кресте, обкуренную, с задранным подолом. А какой-то пидор водил у нее между ног страусовым пером, да еще и снимал все это на камеру. Михаил вспомнил, как он с яростью схватил треногу и грохнул ею того типа поперек спины – тот упал без чувств на пол, камера разлетелась на мелкие кусочки, и он вытащил из нее карту памяти. Освобожденная Белка без сил упала на его плечо, они выбрались из клуба и бросились бежать. Оба были до края возбуждены, вернулись в отель и бросились на кровать, он поставил девушку на четвереньки, собрал ее волосы в хвост и намотал на руку, хлопал ее по попке, двигался в ней как поршень паровоза, она стонала и кричала, успела кончить три раза, упала без сил на постель и перевернулась на спину, а он сидел у нее между ног с торчащим членом и никак не мог кончить, пока она не спросила: А ты меня там захотел, как увидел, скажи правду? – тогда он выстрелил в нее упругой белесой струей. Потом он сидел на террасе и курил, а Белка валялась рядом на газоне, закинув руки за голову, блаженно улыбаясь, вся покрытая спермой; она сводила и разводила колени и показывала ему язык. Сейчас он нашел этот кадр, ощутил дикое напряжение в паху, вскочил, достал член, сильно сжал головку и бросился в ванную.

Он сидел на кухне, тяжело дышал и судорожно втягивал в себя дым сигареты. Они не часто вспоминали этот эпизод вдвоем, хотя Белка однажды призналась, что испытала тогда в подвале клуба, когда он вошел, дикое возбуждение от стыда, а он, подняв на поверхность воспоминания, ясно видел всю непристойность этой сцены и, тем не менее, свое желание поиметь ее прямо там, не снимая с креста.

Он осознал, что ему всегда нравились и возбуждали девушки с поднятыми руками – даже больше, чем с раздвинутыми ногами. Руки сами просились в наручники, это отсекало вечное женское убегание, на какой-то момент фиксировало его власть над ними и вызывало первобытное удовлетворение охотника, поймавшего жертву. Белка соглашалась на такую позу почти всегда, он даже не снимал наручники с кровати, а просто засовывал их за матрас. Как-то раз он долго тынялся по квартире, обуреваемый смутным желанием, пока не нашел два золоченых крючка с дюбелями и не ввинтил их в простенок за шкафом, не объяснив себе, зачем он это сделал. Это действие само собой выветрилось у него из головы и никогда не вспоминалось, пока однажды Белка опять что-то утворила, он мучился от ревности, она, вернувшись домой, все отрицала, ластилась к нему, но желание к нему никак не приходило, злость била из ушей, и он мрачно лежал на своей половине кровати. Тогда она сама предложила наказать ее, чтобы выгнать злость, и он вскочил, достал из тумбочки две пары наручников, утащил девушку в закуток меж шкафом и стеной, застегнул блестящие кольца у нее на запястьях, поднял ее руки и прицепил к золоченым крючкам. А она все повторяла: «Ну давай, Миша, давай», – и он впивался зубами в ее соски, таскал их, Белка переступала с ноги на ногу, стонала, он хлопал ее ладонью между ног, потом сжал ее клитор, ощутил на пальцах сакральную влагу, задрал ее правую ногу, вошел в нее и стал бешено двигаться, впечатывая ее в стену, она подняла и левую ногу, обняла его обеими за талию, двигала бедрами ему навстречу, пока не выгнулась, дернулась, закричала, как пойманная птица, и замерла. В ушах его и сейчас звучал ее утомленный голос: «Мишка, у меня вся пи*да мокрая. Ты из меня вытекаешь», – она любила иногда огорошить его соленым словом, и его это страшно возбуждало: в обычной жизни она никогда так не говорила, только в моменты возбуждения или полного расслабления после оргазма. «А чего это твой ху*ще торчит еще? Мало ему подлецу? Отстегни меня, я его пососу. Я же твоя маленькая сосочка, ты не забыл?».

Читать дальше