Мария Высоцкая - Законы безумия

– Ага. Слушай, Иваныч, что можно Баженовой на днюху подарить?

– А у нее день рождения?

– Ага, завтра, – запрыгиваю на турник, начиная подтягиваться.

– Так, а мне никто ничего не говорил.

– Иваныч, они еще с начала недели все скинулись. Мелкова собирала, сам видел, – перевожу вес на одну руку.

Тренер трет усы, слегка задумавшись, а потом грозно шикает в мою сторону.

– Подтягивайся давай, – бубнит, – обнаглел в край, – а сам семенит в свою каморку. Щас Мелковой звонить будет.

Он-то позвонит, а у меня на повестке дня так и остается нерешенный вопрос. Что дарить?

В зале я торчу почти до вечера. Сегодня Иваныч жестит, словно хочет выколотить из меня душу. Но и я не остаюсь в должниках. Убедившись, что сил во мне хоть отбавляй, он отправляет меня на рандеву с грушей, а сам постоянно куда-то звонит.

– Все, – радостно выдыхает, оттаскивая меня от груши.

– Че все-то?

– Цветы заказал на завтра.

– Их в любом ларьке купить можно.

– Не в любом. Это будет от всей нашей секции букет. И торт жена моя испечет именной. Баженова нам с инвентарем помогла, спонсора нашла, а эти курицы мне даже не сказали, что у нее праздник.

– Нормально тебя, Иваныч, зацепило.

– Иди давай отсюда. И сладкого не жрать, тебе подсушиться надо.

– Понял я, понял.

По дороге встречаю Мелка. Этот прохиндей уже успел где-то бухнуть пивка. Копперфильд, блин.

– Шелест, – закидывает свою граблю мне на плечо, – ты че такой убитый?

– Я б на тебя посмотрел, если б ты хотя бы одну третью моей тренировки выволок.

– Да ну тебя. Оно мне не надо.

– Эт я понял. Ты че такой красивый?

– С девочкой в городе познакомился.

– Ты в город лазил?

– Ага.

– Бл*, мы ж договаривались, что так не делаем больше.

– Я один раз.

– Мелок, – говорю тихо, но чувствую, что он и так все понял. Убирает лапу с моего плеча.

– Все, не разгоняй воздух. Больше не повторится. Если с нами, как с людьми, то и мы так же.

– Че за девка-то?

– Катюха, – лыбится, – у нее батя – владелец банка, ну этого, как его, у нас тут на углу точка есть.

– Да понял я. Мажорка? – кривлю губы. – А как же это твое коронное, с такими, как они, в одно поле ср…?

– Завались, Богдаша, – плюет в сторону. – Ты б ее видел.

– Видел я тут одну. Дура дурой, и нос холодный. Пошли уже. Ромео!

Мелок корчится, пытаясь отвесить мне леща. Но это бесполезно. Перехватываю его граблю, заламывая за спину. Не сильно. Не больно. Но чтоб неповадно.

– Отпусти. Лось.

– Не ной.

Мы почти вваливаемся в коридор, подкалывая друг друга. На ходу стаскиваем куртки, направляясь в столовку. Как раз к ужину.

***

Следующий день кажется каким-то торжественным. Все поздравляют Марину, жрут торты и по сто раз ходят пить чай. Столовка сегодня работает целый день.

Баженова улыбается, играет с малышней, а я стою в стороне и бешусь. Бешусь от всего, что здесь происходит. Меня раздражают все собравшиеся вокруг люди, меня тошнит от воплей и смеха малявок, которых она поднимает на руки. Она, с*ка, ведет себя до безумия непрофессионально, потому что не имеет права привязывать к себе детей, не имеет права проявлять к ним столько любви, заставлять зависеть от себя, ставить перед собой на колени.

Не имеет, но делает… Она относится ко всем одинаково, с любовью, больной радостью в глазах. А меня тошнит. Меня разъедает изнутри. Потому что я не хочу этого. Не хочу, чтобы ее внимание было всеобщим. Оно должно, оно просто обязано быть моим.

У нас с ней столько общего. А еще она до дури похожа на мою маму… или же мне просто хочется так думать.

– Ребята, – она поджимает губы, – вы все такие замечательные, вы устроили мне такой праздник. Спасибо вам огромное.

Все хлопают, а я тупо повторяю за окружением. Я даже не слышу, что она еще говорит, не слышу до тех пор, пока в помещении не становится подозрительно тихо. Моргаю, фокусируя взгляд.

– …ребята, я хочу пообещать вам, что ничего не поменяется. На мое место придет очень хороший человек – Алексей Витальевич. Это мой друг, мы вместе учились, он, кстати, многодетный отец.

Из-за двери выходит широкоплечий мужик, с едва виднеющейся сединой. На носу очки, на шее галстук. Ухахатываюсь внутри, но мне ни хрена не смешно, мне, с*ка, вообще не смешно. Только в этой ср*ной жизни появилось хоть что-то хорошее, как и это у меня выдирают с потрохами.

Резво выхожу из зала. Быстро пересекаю коридор, забирая из гардероба куртку. Меня потряхивает, злость плещется через край. И я с тоской вспоминаю времена, когда нам приходилось здесь выживать. Потому что лучше выживать. Чем находиться под мнимой опекой и любовью. Ей плевать, так же, как и всем. Она поманила нас костью, как глупую стаю голодных собак. Поманила, приласкала, а потом исчезла, оставляя нас один на один с нашей никчемной и никому не нужной любовью.

Богдан.

Я шатаюсь на улице больше суток. Мне не хочется возвращаться, но придется. Если я чего-то хочу добиться в этой жизни, то я должен вернуться и с утра до ночи пахать в зале. Это единственный выход. Один на миллион.

В наш сарай прихожу ближе к вечеру следующего дня. Все, конечно, стоят на ушах. А кто-то хочет мне эти самые уши открутить. Валяев, наш новый директор, смеряет меня рассерженным взглядом и просит пройти в его кабинет.

Я иду по коридору, наталкиваясь на непонимающие взгляды пацанов, и осознаю только одно – я единственный, кто так воспринял новость о Маринином уходе. Только я. Всех остальных совсем не смутила эта перемена. Все с первой минуты прониклись Валяевым, мысленно благодаря Марину за достойную себе смену.

Закрываю дверь директорского кабинета, морально настроившись выслушивать, какой я «плохой мальчик», а когда поворачиваюсь, вплотную прижимаюсь спиной к двери.

В кресле рядом с окном сидит Баженова. На лице каменная маска. Но даже сквозь нее я вижу, как она зла.

Валяев чмокает губами, а потом незаметно выходит в коридор.

– Где? Ты? Был? – голос отдает металлом.

– Гулял.

– Сутки?

– Забыл взять часы.

– Не хохми.

– Даже не пытаюсь. Вы зачем приехали вообще? Бросили, так имейте мужество признать.

Мама Марина вздыхает, одаривая меня нежной, понимающей улыбкой.

– Богдан, – говорит тихим, успокаивающим голосом, – я приехала, потому что хотела поговорить. Я увольняюсь, потому что мне предложили вакантное место завуча в элитном лицее. В другой ситуации я бы отказалась, но, как ты знаешь, мой отец болен, а лечение стоит немаленьких денег. Курс почти непрерывный, а вечно брать «подачки доброй воли» мы не можем, да и добра в них с каждым днем все меньше…

– Я понимаю, – пытаюсь выдавить улыбку, сожаление, хоть что-нибудь, но не могу. До одури не хочу, чтоб наша мама Марина подумала, что я ее не понимаю, что я за нее не рад. Конечно, я все понимаю, и на ее месте сто раз сделал бы так же, только вот без нее здесь опять начнется ад, для меня точно. – Я понимаю. Извините.