Делла Сванхольм - Французский поцелуй

– Тише, тише, – настойчивым шепотом произнесла высокая дама в огромной синей шляпе с искусственным цветком. – Сейчас начнется самое важное.

Взоры всех собравшихся в зале городского совета Марселя были прикованы к старинным бронзовым часам работы великого Жюльена Леруа – прославленного придворного ювелира и часовщика «короля-солнце» Людовика XIV. Когда часы прозвонили полдень, кто-то даже невольно вздрогнул. Нервное напряжение давно достигло своего апогея.

Среди собравшихся в зале людей особенно выделялась пара в первом ряду – скульптор Клод Дешанель и его подруга Шанталь Тюренн, художница по театральным костюмам, облачившаяся в шикарное ярко-алое вечернее платье без бретелек, оставлявшее открытыми ее роскошные плечи и грудь. Клод, высокий и худощавый, с вдохновенным нервным лицом настоящего творца и бронзовой кожей закоренелого рыбака и яхтсмена, напряженно подался вперед, ожидая оглашения результата. Его выразительные темно-карие глаза, окруженные поразительно длинными густыми ресницами, ярко сверкали. Он был неподдельно взволнован и даже не пытался маскировать этого.

Шанталь Тюренн накрыла ладонь Клода своей изящной хрупкой рукой. Ее молочно-белая кожа выразительно контрастировала со жгучим загаром самого Дешанеля.

– Ты уже победил здесь, Клод – я в этом ни капли не сомневаюсь. Единственный, кто выйдет отсюда триумфатором – это ты.

– Почему ты так в этом уверена? – прошептал Дешанель.

Лицо Шанталь осветила непобедимая радостная улыбка:

– Ведь я же – твоя модель!

Клод Дешанель взволнованно сжал ей руку. Да, это было действительно так – пять лет назад Шанталь стала не только его любовницей, но и моделью. Пожертвовав своей удачно начавшейся карьерой актрисы ради его творчества, она постоянно приносила ему удачу. Во внешности этой бесконечно изящной, поразительно грациозной блондинки с длинными, доходящими чуть ли не до пояса волосами было что-то такое, что неизменно вдохновляло Клода, позволяя ему одерживать все новые творческие победы, и заставляло зрителей в восхищении замирать перед его произведениями. В красоте Шанталь была какая-то особая, ни с чем не сравнимая магия, которая словно исподволь воздействовала на резец скульптора, позволяя ему высекать из глыбы мрамора совершенные, заметно превосходящие любые другие произведения. Раньше, до встречи с Шанталь, Клод был обычным скульптором – пусть и весьма даровитым, но все же лишь одним из многих. После же того, как она стала его моделью, о нем заговорили как о выдающемся мастере. Одним из результатов такого признания и стало его участие в финале этого престижного конкурса.

– Да, Шанталь, – выдохнул Клод Дешанель и заглянул в ее бездонные серо-голубые глаза, – ты – моя модель и мой главный талисман. И я надеюсь, что мне повезет и на этот раз.

Глаза женщины затуманились, точно в преддверии кульминационного момента интимной близости.

– Так и будет, Клод. Я это предчувствую.

Член французской Академии Жан-Батист Кондорсе, носивший уникальное звание «бессмертного», не присуждавшееся больше никому, кроме членов этого основанного кардиналом Ришелье высшего института французской культуры, поднялся с места. Пронзительные глаза Кондорсе сверкали из-под его кустистых бровей. Пристально посмотрев на присутствующих, он пророкотал густым басом, от которого задрожали хрустальные подвески на люстре:

– Двенадцать часов. Пора огласить итоги конкурса.

Он повернулся к серебряному блюду, на котором горкой высились запечатанные конверты с мнением членов жюри. Последний, тридцать первый конверт был положен сюда всего три минуты назад.

Жан-Батист Кондорсе разорвал конверты и, выложив на стол запечатанные в них карточки с решениями членов жюри конкурса, быстро рассортировал их на две стопки. При этом одна стопка поднялась заметно выше другой. Сердце 40-летнего скульптора Клода Дешанеля замерло. «Интересно, в какой я стопке?» – подумал он.

– Решением членов жюри конкурса победила скульптура Гленна Мак-Дональда, США. Именно она будет украшать фронтон нового морского вокзала Марселя. Благодарю вас за внимание, дамы и господа.

Клод Дешанель был не в силах произнести ни слова и неподвижно застыл, оглушенный неудачей. Наконец-то он узнал, в какой стопке лежала карточка с его именем.

Шанталь Тюренн окинула его уничтожающим взглядом. Этот взгляд мог бы прожечь и гранитный валун.

– Я так и знала, что ты – прирожденный неудачник! – прошипела она.

Клод Дешанель похолодел. От неожиданности его загорелое лицо даже побледнело. В глазах его спутницы застыло столько неприкрытой злобы, что ему стало просто не по себе. Почему она так смотрела на него? Неужели она считает, что он специально проиграл этот конкурс?

– Шанталь, – неловко произнес он, – я хочу сказать тебе…

– Я не желаю с тобой даже разговаривать! – отрезала она и отвернулась.

Рыбный ресторан «Корниш» заслуженно считался одним из главных достопримечательностей Марселя. Во всех гастрономических справочниках указывалось, что здесь подается лучшая рыба во всем Средиземноморье, и те, кому посчастливилось побывать тут, сразу убеждались, что это – воистину так.

– Я согласился встретиться с тобой по двум причинам, – заметил Жан-Батист Кондорсе, расправляясь с сочным лобстером. – Во-первых, потому, что ты – мой друг. Во-вторых, потому, что ты пригласил меня в этот ресторан и умудрился зарезервировать столик в самый разгар туристического сезона. Мне известно, что это практически невозможно, почти невероятно. Ты, должно быть, точно знал, что перед едой, которая подается здесь, я не могу устоять? Не буду скрывать, это – так.

– Жаль, что я не знал этого заранее, Жан-Батист, – грустно улыбнулся Клод Дешанель. – А то бы я пригласил тебя сюда перед подведением итогов конкурса.

– И лишь зря потратил бы свои деньги и связи, Клод. – Кондорсе посмотрел ему прямо в глаза. – Потому что даже еда «Корниш» не смогла бы заставить ни меня, ни большинство остальных членов жюри проголосовать против скульптуры Гленна Мак-Дональда. – Он сжал руку скульптора. – Его проект действительно лучше, Клод!

– Но… чем же он лучше?!

– Всем, Клод. – Кондорсе сурово посмотрел на него. – У Мак-Дональда получилась потрясающая статуя. А у тебя… обыкновенная.

Скульптор опустил глаза. По его лицу, прокаленному морским солнцем, разлилась неестественная бледность. Кондорсе заметил, что на его висках, среди темных, как смоль, волос, появились отдельные серебристые нити. Раньше такого заметно не было. Как и морщин на высоком, словно изваянном из мрамора лбу скульптора.