Станислав Малозёмов - Я твой день в октябре

Но воскресенье существовало в первую очередь для того, чтобы не вскакивать в почти бессознательном состоянии с кровати вместе с пронзительным звоном литавр гимна. Надо было через не хочу и вопреки желающему оживать организму – спать. Или делать вид. Никому не хотелось буром переть против самой справедливой, самой человечной Конституции.

И только когда воскресно-жизнерадостный, в доску свой диктор зарайского радиовещания доложил, что местное время девять часов утра и вот прямо сейчас народу по радио доставят радость – дадут целый концерт песен из любимых кинофильмов, население понимало, что отдохнуло на всю катушку и сползало с кроватей, чтобы прожить выходной достойно. С песнями, танцами и гулянием по местным достопримечательным местам. По базару, продовольственным магазинам, качелям с каруселями в парке и двум баням на выбор.

Лёха натужно силился честно проспать точно до девяти, но не мог. Лежал лицом к стене и думал о том, что как раз в те минуты, когда величественно лился из приёмников Гимн СССР, то есть в шесть часов по-местному, он девятнадцать лет назад и заверещал своё первое «у-а-а-а» в роддоме № 2 Заводского района родного города Зарайска. В сорок девятом году, мама рассказывала, стоял роддом на пустыре в трех километрах от маленького ещё городка и молодые папы, вмазав предварительно граммов по двести водки или по поллитра портвейна, петляя, но не теряя ориентира, бежали под окна родильного дома, чтобы вразнобой изо всех сил орать не своими голосами: – Зинка!( Наташка, Машка, Людка и т.д.) Пацана покажи!

Девчонку показать просили громко, но стеснительно. Не в моде у отцов были девчонки-дочки. Да и сейчас тоже. Считалось, что, если родился пацан, значит, муж верно прикладывал к делу и силы свои и умения. Мама говорила, что отец под окном кидал вверх фетровую шляпу и пытался зашвырнуть в форточку второго этажа записку с благодарственным текстом.

Родители к тому моменту были не расписаны в ЗАГСе и объявился Лёха миру незаконнорожденным. А это было позорно для всех троих. Поэтому после очевидного факта присутствия сына на белом свете батя задействовал дядю своего Александра, начальника районной милиции приреченского района. Центр которого, Приреченск, лежал сразу за мостом через Тобол. Дядя пошел в районный ЗАГС и сделал там по блату два свидетельства. Первое врало, что они с мамой зарегистрировались в январе сорок девятого. Второе, самое наглое, честно утверждало, что Малович Алексей Николаевич родился шестнадцатого октября ещё не существовавшего пока пятидесятого года. То есть правильный порядок семейной жизни был восстановлен всего за большую коробку конфет и ящик шампанского.

– Вы свидетельства эти года три не светите нигде ради моего спокойствия, -

на прощанье попросила заведующая ЗАГСом.

– Обижаешь, Андреевна! – воскликнул дядя Александр и откупорил припрятанную в шинели бутылку вишнёвой наливки, которую все трое и употребили «на посошок» за успех бумажной операции и счастливое детство сына.

Правда, батя вместе с дядей на радостях, навеянных Лёхиным явлением миру, перед сотворением подложных документов «раздавили» поллитра «перцовки» и отец заведующей не то число рождения назвал, Не девятнадцатое октября, а почему-то шестнадцатое. Но Лёхе потом это даже нравилось. Во-первых, он был по бумагам моложе самого себя на целый год, что оставляло лишнее время для детства и юности. И потом в школе, в институтах и на работе его поздравляли шестнадцатого, а вся родня и друзья – девятнадцатого. Двойное выходило удовольствие.

Полежал в размышлениях приятных Лёха на боку до появления в эфире первой песни из фильма «Весна на Заречной улице» да и спрыгнул на пол прямо в домашние тапочки. Сбегал по всем делам в совмещённый санитарный узел, облился холодненькой, зубы почистил, после чего над дверью загремел звонок, имеющий хриплый, совсем не звонкий голос старого деда.

– Бляха! – сказал Лёха вслух. – Родители бы спали ещё.

Он снял с вешалки в прихожей спортивный костюм, оделся и открыл дверь.

За порогом переминался с ноги на ногу шнырь, то есть, маленький по ранжиру парень с кликухой «Квас» из шалмана пахана Змея.

– Это самое, Лёха, тебя Змей зовёт срочно, – «Квас», как бы извиняясь за ранний приход, развел руками. – Там дело срочное. Без тебя, Змей говорит, не получится. Пойдем, а!

– Сейчас. Родителям скажу. – Лёха осторожно приоткрыл дверь спальни. Мама, похоже, дремала ещё, а отец сидел на стуле возле окна и читал газету, которую не успел осилить вчера.

– Батя, я на пару часов сбегаю по делам. Ребята ждут.

– На пару, но не до вечера. А то ты нам весь твой день рожденья похоронишь.

Народу соберется хорошего двенадцать рыл. Дифирамбы тебе петь и подарками заваливать – от газеты он не отрывался. Но ничего не перепутал.

Ни в чтении, ни в речи назидательной.

Змей встретил Лёху во дворе шалмана. Курил на скамейке. По традиции обнял Лёху и грустно сказал.

– К ювелиру собрались. Я, Ржавый и Мотыль. Твой план отработать. Но никто из нас, в натуре, не умеет как ты базарить с умной мазёвой макитрой. Если бы ему надо было паспорт попортить, замесить хрюкало, то тут проблем нет. А ты ж сказал из него алёху сделать, товарища то есть, а не гасить как баклана мелкого. Мы же не баклашить, не грабить его идем. А связь налаживать деловую. Но мы, сукой буду, бимбары его драгоценные бомбануть сможем легко. А базар держать с интеллигентным человеком на его языке – среди нас духариков смелых нет. Пошли с нами. Ты говорить будешь. Нас представишь культурно. Без тебя тут нам «жара» в натуре. Безвыходное положение.

– У меня, блин, день рождения сегодня, – почесал затылок Лёха. – В час дня кореша чустные, дорогие мне, ждать будут. Успеть надо.

– Да век воли не видать! – Змей дернул ногтем верхний зуб. – Мешать тебе не будем. Затихаримся. Ты, главное, культурно ему объясни про дело общее. И что мы втроем с ним его вести будем. Мы ему ржавьё носить будем два раза в неделю, да цацки с камушками, а его дело оценивать и правильно шелестеть. Ну, платить, короче. Лады?

– Пошли, – Лёха двинулся к воротам. – Только вы тогда рты не открывайте. Я вас обзову как представителей уральских шильников-деловаров в нашем Зарайске. И что все цацки и рыжьё будут с Урала. Наше, местное, ему вы шнифтить не будете. В Зарайске, короче, не грабите и не тырите. Идёт?

– Зуб даю за всех, – твердо сказал Змей.

И через двадцать минут Лёха уже звонил в дверь Изи Ароновича Лахтовича, самого известного и умелого зарайского ювелира.

Цель у Лёхи была благородная. Если он договорится с Изей скупать у местных воров всё, что будет украдено уральскими гопниками в Магнитогорске, Копейске или Челябинске, то разбойные нападения, гоп-стопы, и домушные кражи в Зарайске просто прекратятся. А это уже замечательно. На Урале-то шарашить, грабить, то есть, всё одно не перестанут никогда. Лихие там пацаны. Так хоть Зарайск вздохнет-выдохнет и спокойно жить будет.