Виктория Сурина - Метатрон

О, если бы Иехуда сам мог взойти на крест! Аскет, пустынник, отшельник, привычный слышать лишь Б-жий глас. Он бы хоть сейчас сдался в руки тех, кто считал его мехашефом. Пусть бы побили его камнями во славу Г-сподню! Но нет, он должен уговаривать этого юнца. Тридцатилетнего юнца.

– Мои ученики – простые люди, они следуют то за одним пророком, то за другим. Кто пообещает больше – того, они и изберут в машиахи. Что для них Царствие Небесное в сравнении с иродовыми сокровищами и латинской казной? Вот если бы ты пошел с нами. Мне было бы легче…

– Иешуа, ты знаешь, что я должен сделать. Узнав обо мне, они могут прознать и про мое дело, а, значит – помешать ему. Нет, Иешуа, ты должен идти один.

– Если Б-г говорит с тобой, если ты знаешь, что это Б-г, то чего ты боишься? Пророчество будет исполнено так или иначе!

Иешуа его поймал. Теперь он трусил. Как выти к людям, если всю жизнь прячешься от них? Что сказать другим, если прежде общался лишь с учениками? Как найти общий язык с теми, кто равен тебе?

Иехуда смотрел сквозь своего ученика, пытаясь разглядеть подсказку в жарком дрожащем воздухе. Но на этот раз Б-г молчал, предоставляя им право решить все самим.

– Хорошо. Я пойду в твои ученики и буду помогать тебе. Но прежде, сорви плод с этой смоквы, – грязный, заскорузлый палец Иехуды указал на давно засохший и расщепившийся ствол дерева. – Она засохла, как только ты переступил порог этой хижины. Я давно хотел ее срубить, но чувствовал, что время еще не пришло. Ее судьба – в твоих руках.

– Ты, верно, безумен, как и мой отец!

– Твой отец – Б-г! – Иехуда метал в ученика гром и молнии.

– Вот как? Тогда пусть мой Отец, если есть на то его воля, возьмет и сбросит тебе с неба свежую фигу. А я простой человек, и могу лишь помочь тебе ее свалить! – разозлившись на учителя, Иешуа соскочил с камня и, положив руки на ствол, навалился на него всем телом.

Но хрупкая с виду смоковница не поддалась. Напротив, казалось, что чем больше старается ученик, тем крепче становится дерево.

Иехуда все ждал, когда разверзнутся небеса и их всех испепелит б-жественный огонь. Но вместо этого увидел, что концы засохших веток, вдруг потемнели, будто налившись соком. От рук навалившегося на смоковницу Иешуа, по ней разбегались потоки жизненных сил.

Наполнившись соками, дерево выпустило первые клейкие липкие листочки. Они тут же принялись разворачиваться и раскрываться, подставляясь солнцу. Иехуде даже казалось, что он слышит шум, издаваемый ими.

За листьями последовали зеленые тугие плоды, облепившие ствол. Появились осы, что всегда вьются вокруг смокв. Плоды стали набухать, краснеть. Им уже тяжело было держаться на стволе, и один, слегка качнувшись упал, в подставленные руки Иехуды.

Он разломил фигу пополам и протянул одну половинку Иешуа. Но тот и не заметил этого. Он стоял, открыв рот и запрокинув голову, пытаясь разглядеть кончик кроны смоковницы, что устремился к небу. Может, он уперся в самое Царство Небесное?

– Теперь ты веришь? – улыбнулся Иехуда, надкусив сочную сладкую фигу.

***

Напали на нас очень странные люди. Я даже названия для них подходящего не придумал. Было ясно, что это точно не правительственные силы. Уж слишком разношерстная компания: парочка арабов с землистыми, запыленными лицами; лысый скуластый азиат с коротенькой черной бородкой, то ли узбек, то ли туркмен; закутанный в лохматый спецкостюм снайпер, и Рыжебородый с двумя приближенными, такими же рыжими, сосредоточенными и молчаливыми.

Выглядели они все потрепанными и уставшими, форма военная – но с миру по нитке. Что-то натовское, что-то местное, у Рыжебородого, который явно командовал – брюки вообще были чуть ли не советского образца, может, с девяностых. И все драное, грязное, кое-как залатанное…

Чувствовалось, что мы их последняя надежда, но на что? Может, я чего-то не знаю, и у Малики в закромах припасен мешочек с золотом и бриллиантами? Они явно не случайно на нас наткнулись, последние силы собрали для нападения.

На бандитов или террористов они тоже мало походили – чувствовалась боевая слаженность и нехарактерная для бормалеев дисциплинированность. Рыжебородого все слушались беспрекословно, оружие держали в чистоте и наготове – у каждого блестящий на солнце «калаш».

Даже нас никто и пальцем не тронул – только руки стянули за спиной, невесть откуда взявшимися пластиковыми наручниками. Правда, Шломит досталось, она единственная вдруг решила посопротивляться.

Пистолет-то у нее сразу отобрали и нож из берца вытянули, но она как-то изловчилась въехать «узбеку» ногой в челюсть. Попало ему по касательной, только кожу чуть выше бороды содрало. «Узбек» выругался сквозь зубы, да и въехал жилистым волосатым кулаком Шломит в глаз. Хорошо въехал – глаз быстро заплыл и перестал светиться зеленым электродным огнем. Один перестал, а второй остался – чисто лихо одноглазое.

У меня сопротивляться не было ни сил, ни желания. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Может, еще удастся выкарабкаться и из этой передряги. Я, кажется, живучий.

Малика же и вовсе быстро подстроилась под обстоятельства, видно не в первый раз на ее свободу покушались. Она сама встала на колени и протянула руки «узбеку». Так у нее одной руки оказались связаны спереди, хоть почесаться можно. Я до такого лайфхака, конечно, не додумался.

До утра нас никто не беспокоил, мы просто сидели на пятках со связанными руками и думали, что будет дальше. То есть я думал, а чем занималась женщины, Бог их знает. Шломит, кажется, спала или пыталась, а Малика что-то шептала себе под нос, наверное, молитву.

Напавшие на нас бормалеи тихо переговаривались и обустраивались. В пещеру они зашли, но не найдя ничего интересного или полезного – быстро вышли. Собрали верблюжьи лепешки, сухие колючки и кое-как развели костер. Плюхнули прямо в него котелок с водой, поставили часового – нас охранять и разбрелись по спальным местам, пристроившись тут же на земле.

Всю ночь часовые менялись, явно по заранее установленному режиму, и никто не пытался с нами заговорить или что-то объяснить. Зато, чуть солнце позолотило верхушки останцев за мной пришли. Молчаливый приближенный Рыжебородого, аккуратно поднял меня за плечо и, легонько подталкивая дулом автомата, повел к главному.

Тот похоже спал в пещере, демонстрируя свое положение, но уже выполз на свет и грелся у отдельного костра. И ночь, и утро тут были прохладными, особенно по сравнению с дневной жарой.

– Садись, – Рыжебородый обратился ко мне по-русски и милостиво указал на место напротив себя. Я устроился, как мог со связанными руками. – Будешь? – он протянул мне открытую банку тушенки с воткнутой в мясо алюминиевой ложкой. – Слава Аллаху, говядина. Но ты ведь, наверное, и свининой теперь не брезгуешь?